Мясная лавка в раю

Струны ректальной плоти с остриями в бирюзовом кератине вылетают изнутри окольцевать мой пенис, крючья пронзают вздутую головку, откуда тут же хлещет кровь спастических щенков, удушенных ошейниками моросящих выменей, проглоченных клокочущим всеядным мясом, всасывающим меня по рукоять кинжала. Жертвоприношение кончается внутрикишечной яростью, брюшина расцветает шоком анаконд, залупа моего таранящего хуя вылупляется из-под ее свисающей груди, облеплена визжащими кишками. Собаки ссут во рву на свадебный пирог из сгнивших гиацинтов.

Эрогенный колдун вырывается из своей матрицы, древней, как водовороты творенья. Сатиры корежатся под его заклинаниями, лопаясь от спонтанных оргазмов, пенные пентаграммы замерзшего семени рушатся ритуалами ночи, все пропитано мускусом многокрылых зверей. Культы похоти фей оживают в подземных перистых яслях, лепестки на огне, патетичные эльфы ебутся, пуская слюну, под ритмичное хлюпанье освежеванных крыльев. Суккубы бросают охранные пашни слоновой кости, чтоб вздеть себя на тяжелые толстые члены заклятых сомнамбул. Миракль проникновенья дарует собственные стигматы, торсы вспучены волдырями, сифозной сыпью гермафродитных отверстий; афродизиаки-жасмины цветут в азотистой полости сброшенной кожи, вырастая из луж дикой слизи. Прелюбодейные сучья переплетаются над головами, образовав купола храма ебли, стоящего на пьедестале курящихся лопастей козерогов. Участники празднества моются в ломких волокнах свечения, что проходит сквозь фильтры слоев известкового меха, воздух, кипящий молекулами нимфомании. Почва рвется экземой плюющихся пизд, изрыгает гейзеры едкой акульей вони, массовая поллюция под звездами овуляции.

Похоть творит свой собственный вакуум; когда похотливые лузы сливаются, черные дыры оргазма кромсают рассудок. Пандемониум манит пальцем, вирусная империя из тринадцати жутких желаний, тринадцати трахов со старушечью падалью из земной преисподней; голова наслаждения, что вколочена молотом в наковальню сиропа. Похоронная песнь охотничьих сумерек пляшет вкруг плотоядного жезла, светляки облепили торчащие зубы пантеры. Осколки горелой мелодии, пепельные курки. Кладбищенские короли в кандалах из пшеницы, шнуровых бандажах песчаных дебошей. Ликование четок гробов, повешенных куриц, крапленых хореографией богоубийцы. Телепатический трилобитный циклон, примитивные судороги. Грот бобровых пластов на опарышах киновари, громадьё кипарисных миазмов, войлок. Гидроцефал, долгоносья припарка. Колдуньи точат трофей челюстей. Фантасты фелляций. Левитация, кома, гроб.

С привкусом кукол вползает прожорливая арена, украшена пареным мясом, костьми и кишками; амфитеатр Грааля, чьи нефы усажены глянцеватыми существами, вирулентными ведьминскими мозгами, лишенными лобных долей, хозяйки их взорваны на хрен холокостами наслаждений. Мои взбешенные клешни крушат полушария и сипящие синапсы, вызревающие ебливые демоны вырываются вон, чтоб забить собой высокопарный плацдарм. Ненормальные ордена и медали отвлекают меня, иероглифы, что горят, как гравюры, на бордюрах спермогробницы, окованной плинтусом мертвым мух. Верховная Ламия гордо высится в одиночестве, как последняя целка посреди серебристых кровавых плодов, усыпающих эти священные дроги; веки, ноздри и десны расплавлены невыразимым восторгом; пиздовещательница адресует мне тощую струйку людской мамалыги. Визгливые губы твердят о папирусах и плюмажах, о скрипящих скрижалях, о свихнувшихся секс-контрактах, что воинственные планеты считают удачными, о синдроме хлыстов, только я, мародер, остаюсь нерастроган ее генитальной риторикой.

Мои тусклые золотые глаза давным-давно отключились от разума, серые волки, восставшие из доисторических почв убийства, рыщут, не ведая о вине эмоций, в бессердечном разводе с несчастными человечками, коих трахают мысли; жизнь брызжет сквозь клык, хуй и коготь потоком витального сока, что мерится катаклизмами. При моем приближеньи пророчески каркающее отверстие затыкается в панике, хрипя и храпя, как затравленная кобыла, харкая личинками и безымянными сумками. Слова размываются и зияют змееголовым тампоном; медленно, будто тундра, я заябываю Альфу Бой-бабы до смерти.