Мясник (СИ)

Не раз Наташа пыталась заглянуть им внутрь, но оба наблюдателя каждый раз проходили слишком далеко и слишком быстро — она успевала увидеть только лишь что-то серое, размытое, похожее на липкую, вонючую грязь. Так или иначе, она была уверена, что оба наблюдателя подойдут для картин, уверена, что они — всего лишь часть того отвратительного и злого многоликого существа, которое позмеиному вползло в ее жизнь и теперь, словно удав, потихоньку заглатывает ее — часть за частью, день за днем, — и оно сожрет все, даже когда Наташа придет к нему на поклон, и ничего не вернет. Она не должна его жалеть. А о Схимнике спрашивала только лишь потому, что до сих пор помнила удар и тепло брызнувшей на пальцы чужой крови и темный волк заглянуть бы еще раз…ледяные глаза… как страшная книжка, прочитав страницу которой, хочется дочитать ее до конца… не хотела осознавать себя убийцей сразу в двух реальностях. Настоящий, физический мир не для нее — она собиралась действовать через другой, уже более привычный мир эмоций и внутренних качеств.

Но для того, чтобы нарисовать кого-то из наблюдателей, нужно было заглянуть им в глаза. А как это сделать? Как в течение часа смотреть кому-нибудь из них в глаза — так, чтобы видеть их, но чтобы при этом они не видели ее? Ответ пришел сам собой, когда Наташа увидела, как с наступлением ночи «пятерка» исправно пристраивается в хвост «пассату». У «пятерки» было прозрачное лобовое стекло, тогда как заднее стекло «пассата» было тонированным, непрозрачным снаружи. Все это навело ее на мысль, что машина Тарасенко могла бы стать для нее идеальной «студией», если вести себя достаточно осторожно. Но как в нее попасть?

Спустя неделю ответа от Витязя все еще не было, впрочем, она и не рассчитывала получить его так быстро. Она позвонила Косте, которому оставила свой сотовый, и узнала, что все в порядке. Телефон Схимника молчал, и Наташа начала беспокоиться. Впрочем, постоянное наличие «пятерки» говорило о том, что интерес к ней не утрачен. В субботу она приехала к дому Тарасенко в обычное время и стала дожидаться, пока кто-нибудь из обитателей тарасенковской квартиры появится на улице. Если в будний день Мила рано утром отправлялась к себе в университет, а Тарасенко — в свой мебельный магазин, то об их жизни в выходные дни Наташа ничего не знала. «Пассат» стоял на своем месте, «пятерка» уже скромно отползла к углу площадки, ближе к мусорным бакам, на асфальте гукотали толстые сонные голуби, и Наташа, поджав ноги, закурила и уже потянула из сумки термос, чтобы выпить немного кофе, когда дверь тарасенковского подъезда отворилась, и вышла Мила в коротком серебристом пальто, щедро открывавшем для обзора ее великолепные ноги. Она огляделась, поправила берет и направилась к «пассату», а потом, к удивлению Наташи, открыла дверцу водителя, села и спустя несколько секунд машина тронулась с места и медленно выехала со двора. «Пятерка» осталась стоять, и Наташа вскочила, уронив сигарету, и, бросив взгляд на серые тарасенковские окна, быстро пошла к дороге. Одно мгновение ей казалось, что сзади вот-вот заурчит двигатель «пятерки», но этого не произошло. Повернув за угол, Наташа увидела, как «пассат» спускается к трассе, и побежала следом уже не таясь — даже если Мила и увидит ее, то никак не сможет узнать — они были знакомы только по телефону. Выскочив на обочину, Наташа отчаянно замахала рукой проезжавшим машинам, глядя, как быстро удаляется «пассат» — еще немного, и она потеряет его из виду, а там — пойди найди. А ей нужно перехватить машину, пока за рулем Мила, а не ее жених.

Наташе все-таки повезло — вскоре рядом остановился «москвич» на редкость отвратительного оранжевого цвета. Водитель на просьбу ненавязчиво ехать за «пассатом» отреагировал с удовольствием любителя детективов. «Москвич» умело и прочно вцепился в «пассат» и повел его по киевским улицам, вдоль цепочек электрических шаров и голых каштанов, усаженных хмурыми, замерзшими воронами.

Минут через пятнадцать «пассат» притормозил возле большого сквера и дал несколько нетерпеливых гудков, пытаясь привлечь чье-то внимание. «Москвич» аккуратно притулился у обочины неподалеку, и Наташа вылезла, расплатившись с водителем, иронично пожелавшим ей «счастья в семейной жизни». Она торопливо пошла к «пассату», еще не зная, что будет говорить Миле. А говорить следовало осторожно — хоть за Тарасенко и следили, это еще не значило, что он вне подозрений.

Наташа уже была возле машины, когда она снова резко и отрывисто просигналила, потом дверца открылась, и Мила, встав, сердито прокричала, глядя в сторону сквера, где возле одной из скамеек стояла кучка оживленно разговаривающей молодежи:

— Татьяна!!! Тань!!! Головко!!! Да елки-палки!.. — она зло хлопнула дверцей и почти побежала вглубь сквера. Длинные прямые волосы вздрагивали на ее плечах и спине в такт движению.