Схимник задумался. Дом Баскакова, с улицы не кажущийся таким уж огромным, благодаря умелому архитектору, на самом деле достаточно велик, и в нем много помещений. Но даже он, Схимник, и Ян, пользовавшиеся особыми привилегиями, имели доступ только в несколько комнат. Фактически, дом был разделен на две части — «рабочую» и «семейную», и каждая часть имела собственный вход. Никто из домашних Виктора Валентиновича практически никогда не появлялся на «рабочей» половине и, соответственно, подчиненные не приглашались на «семейную». Но и в «рабочей» части хватало закрытых дверей. За какой из них этот кто-то? И кто он?
— Тшарт! Якишь маятшене! Якбы мы робаки! Стары пес! — Ян дернул ручку еще раз и отошел от двери. В его светлых глазах были недоумение и злое раздражение. — Что это здесь сейчас такое было?! Я что-то ни хрена не понял! Что ты ему дал?!
— Да так, бумажки какие-то. Сказал же, в магазине валялись.
— Бумажки!.. Валентиныч подпрыгнул так, словно ему куда стрельнули. Что в них?!
— Я же сказал — бред! Набор слов! Не знаю, чего он взбесился. Хочешь, сам у него спроси, а у меня пока и без этого дел хватает! Мне девку искать надо, а я сижу тут с тобой, как… — Схимник резко встал и подошел к окну. Стоя спиной к Яну, он закурил, глядя на темный соседний дом, в котором все давным-давно спали.
— Интересно, что же натворил этот Кирилл Васильевич? Определенно, он «Пандору» завалить самолично никак не мог — там семь человек было, из них пять мужиков и не хилых, а убивали в тесном контакте да и оружие тоже… ножницы, стекло, провода… Не, не мог. Сдать мог, но… — Ян задумался, со странным выражением глядя на стоящего к нему спиной человека — его глаза просчитывали, примерялись. Одеваясь с особой классической изысканностью, Ян со своей аккуратностью, подчеркнутыми хорошими манерами, строгой прической с идеально ровным пробором и изящными очками, придававшими его лицу некую книжную беззащитность, производил впечатление изнеженного интеллигента. Но тот, кто определял для себя Слещицкого исключительно так, рисковал в будущем жестоко поплатиться за это — Ян отнюдь не был изнежен и беззащитен, а его тело, в дорогих костюмах кажущееся худым и хилым, обладало особой жилистой силой, было ловким и натренированным, и для того, чтобы убить, оружие ему было необязательно. Схимник хорошо это знал и потому обычно избегал поворачиваться к Яну спиной. Но сейчас он просто молча смотрел в окно, и это удивило и насторожило Яна. Он чувствовал, что со Схимником сегодня что-то не то, может тут-то и прикидывал, не наступил ли нужный момент. Он давно пытался урвать этот момент, и знал, что Схимник знает это, и тоже, в свою очередь, готовится. Иначе и быть не могло. — Кому же он продал «Пандору»?
— Не знаю! У меня и без этой конторы проблем хватает! — буркнул Схимник. — Одна радость — может Валентиныч сейчас сам грохнет этого Кирилла Васильича — не хотелось бы мне об эту гниду мараться.
— А о Кутузова и Моби что ж не побоялся замараться? — спросил Ян со злой насмешкой. — Ты, очевидно, забыл правила? Это мои люди, я ими руководил и, если они в чем-то провинятся, я наказываю их сам.
— Чем быстрее следует наказание, тем больше от него толку, — заметил Схимник тоном опытного педагога. — Ничего, от твоих козлов не убудет, я их из строя не вывел — так, выпорол.
— Не в этом дело, — сказал Ян и замолчал надолго. Схимник хмуро смотрел на улицу, думая о своем. Через несколько минут он сказал резким голосом, в котором причудливо переплелись смех и холодная злость — сказал, не обернувшись и не двигаясь:
— Валентиныч не простит, если ему приемную замарают, пан. И я не очень уверен, что влетит за это именно тебе.
Ян, который уже подался вперед, странно согнув правую руку в запястье и сведя пальцы, не останавливаясь, продолжил движение, слегка развернувшись, и отошел к столу, рассмеявшись искренним сдержанным смехом. Он ничего не сказал. И Схимник больше тоже не произнес ни слова.
Я еще раз спрашиваю, что все это значит? Как в «Пандору» — только не говори, что тебе не знакомо это название — как туда попали твои письма? Почему они вообще существуют без моего ведома? Это он тебя подбил на это? Отвечай немедленно!
Закончив печатать, Баскаков откинулся на спинку массивного темного кресла. Его ноздри раздувались от бешенства и нетерпения, но пальцы Литератора лежали неподвижно рядом с клавиатурой и письмами, которые Баскаков сразу же, как вошел, швырнул на стол. Литератор не смотрел на Виктора Валентиновича, он смотрел на Сканера, на его правую щеку, здоровую, гладкую — на ней не было и следа страшных келоидных шрамов. И по мере того, как текло время, выражение его глаз менялось — вначале в них было изумление, потом растерянность, ужас, боль, понимание, злость, а под конец по радужке расползлась странная усмешка, и эта усмешка напугала Сканера больше всего. Сам он старательно изображал обиду и недоумение, но когда его взгляд то и дело обращался к Литератору, в нем появлялись предсмертный страх и мольба.