Мясник

Про евреев хотите порассуждать — пожалуйста!..

О холодных застенках Лубянки — сколько угодно!..

Лесбиянки, «голубые», коррупция, наркомафия, детская преступность, голод, нищета, Афган, заговор в Кремле, пьянка в Беловежской пуще…

Говорите о чем угодно!

Говорите. Говорите. Говорите. Говорите.

Только не молчите. Тот, кто молчит, вызывает подозрение. Он вызывает страх. И самый большой страх вызывает, конечно же, народ. Которого много. Очень много. Миллионы. И который молчит. О, как он страшно молчит…

Обо всем этом Хлынов часто размышлял, скучая на оперативках. Если говорить честно и прямо, как того все требовали, но никто, естественно, в управлении не делал (не дураки же!), то оперативки Хлынову нужны были не больше, чем коту второй хвост, а рыбе — ухо. Отдел, одним из подразделений которого руководил Хлынов, занимался тихой рутинной работой. Бумажной. Тоскливой до зевоты. Скучной и ненужной. Что-то вроде канцелярии при заводском отделе кадров. Человек прибыл, человек убыл. Фотография, личный номер, спецкод, подпись… И так до бесконечности.

Был, правда, несколько лет назад шанс вырваться отсюда. Нет, инициативы Хлынов не проявлял — его самого вызвали. Нaверх. К генералу Харитону.

— Хлынов? — хмуро поинтересовался генерал.

— Так точно.

— Пойдешь на обследование…

— Куда? — спросил удивленный Хлынов.

— Не понял? — повысил голос генерал.

— Виноват! — тотчас исправился Хлынов, тогда еще капитан.

— Мой помощник вам все объяснит… — Генерал сделал паузу, подошел к шкафу, где было полно книг, но как Хлынов ни силился, не мог прочитать ни одного названия. — Скажете, вы себя хорошо чувствуете?

— В каком смысле?

— Ну, вообще… — туманно произнес Харитон.

— Не жалуюсь. А что, товарищ генерал, какое-то задание? — все-таки решился спросить Хлынов. — Я готов. У меня эта бумажная работа во где сидит! — Он провел ребром ладони по горлу.

— Задание… — передразнил генерал. — Эх, Хлынов, Хлынов! Сколько лет в органах, а так ничего и не понял. Ну разве так дают задание, Хлынов? — В голосе генерала послышалось нескрываемое презрение. — Иди, иди отсюда и чтоб я тебя больше не видел!.. Задание! — еще раз усмехнувшись, повторил он.

Хлынов прошел обследование. Затем — еще одно, дополнительно. В спец лаборатории профессора Плеханова, известного на все управление своими многочисленными романами. Лежа на кушетке, облепленный датчиками и хитроумными приборами, Хлынов мечтал, как его признают годным — он ведь здоров, совершенно здоров! — и отправят куда-нибудь подальше, прочь от этой бумажной волокиты. И будет он бесшумно ползти по джунглям со встроенным в глаз фотоаппаратом…

— Одевайтесь, — равнодушно приказал Плеханов. — Вы свободны.

— Все?

— Да.

— У меня все в порядке? Меня возьмут?

— Это вам сообщат, капитан. Идите!

Нет, обманули беднягу Хлынова. Ничего ему, естественно, не сообщили, и ни в какие джунгли он не поехал. А тихо вернулся к своим бумажкам. Фотография, личный номер, спецкод, подпись…

Оперативка закончилась. Хлынов поднялся со стула, вышел вместе со всеми, пошутил с секретаршей. И вдруг замер.

ЭТО вновь стало наполнять его.

Прямо здесь, среди белого дня, в управлении…

Подруги ей завидовали:

— Счастливая ты, Ада!

И громко вздыхали, как бы подчеркивая величину этого безмерного счастья.

— Почему, девочки? — фальшиво удивлялась Ада, заранее зная ответ.

— Да брось ты!

— А все-таки?

— Ну как же! Ну как же! — искренне волновались подруги, они всплескивали руками и начинали тормошить Аду, словно старались привести ее в чувство. — А Виталий?..

Ада вздыхала. Прятала глаза. Поводила плечиком.

И вновь — все фальшиво, все нарочито, все ненатурально.

— А что Виталий? — невинно спрашивала она.

— О!.. Виталий. Виталий. Виталий. Виталий…

Это имя подруги произносили на все лады. Как бы подчеркивая множество неуловимых оттенков. Все то, что скрывалось за семью буквами.

— Бросьте, девочки!

— Ада…

— Нет, в самом деле!

— Ада…

— Вы же ничего не знаете!

— Ада…

Им и не нужно ничего знать. Потому что у них такого никогда не было. Но будет! Обязательно будет. У каждой, непременно у каждой!..

Господи, девочки, да если бы вы только знали, что на самом деле происходит между Адой и Виталием! Молчали бы сейчас как истуканы. А то и вовсе — отвернулись бы от бедной Ады. Как от старой брошенной куклы.

Но ничего не знают девочки. И Ада им ничего не скажет. Какие ни есть, а все-таки подруги.

Ничего она им не скажет. Ничего!

Пусть все остается как есть. И романтичный Виталий. И его белый «Мерседес». И обязательные цветы. И знаменитая фотомастерская…

Дурочки! Если бы они только знали… Ада открыла глаза.

Она лежала на широкой тахте, огромной и спокойной, как море. Эту тахту отец когда-то привез из Индии. Мать его тогда ругала. Идиот, говорила она, самый настоящий идиот. Другие небось машины везут из-за границы. А ты? Ну как это можно было догадаться!..