Мясник

— Последнее время с Хлыновым творятся странные вещи, — продолжал тем временем Семен. — По всему, он стал неадекватно агрессивен.

— В чем это выражается? — спросил Акимов.

Семен немного помолчал и каким-то безжизненным голосом ответил:

— На его совести уже не один труп.

Никите стало страшно.

— Какие трупы? — спросил он.

— Молодых девушек, — ответил Семен. — Совсем девочек.

— А почему же вы не арестовали его сразу же? — выкрикнул Никита.

Семен снова помолчал, а. потом, всем телом повернувшись к Котову, мягко ответил:

— Потому что мы не получали такого приказа, Никита.

Котов с силой потянул себя за волосы.

— Черт знает что, — только и смог проговорить он.

На некоторое время в салоне воцарилась тишина. Звук мотора вдруг показался Никите невыносимым, и он нарушил молчание.

— И где же теперь моя дочь? — спросил он снова.

— Мы едем туда, Никита, — обнял его за плечо Семен.

Котов взглянул на Акимова. Старый друг молчал, уставившись в одну точку.

Две девчонки, и обе в полной отключке. Это знак, решил Хлынов. Действительно, что это я так скучно провожу время?

У меня на руках материал, которому позавидовал бы любой маркиз де Сад, и было бы глупо лишать себя такого удовольствия.

Он легко подхватил бесчувственную Веронику на руки и понес ее к зданию. Здесь, у входа в дом, Чума очнулась и первое, что сделала, — зубами вцепилась ему в руку. Он непроизвольно вскрикнул и чуть не разжал свои руки. Но в следующую минуту одними пальцами обхватил шею Вероники и приподнял ее как пушинку. Она пыталась бить его руками, здоровой ногой, но не доставала — держа ее на вытянутой руке, он забавлялся, наблюдая, как девчонка пытается достать его, тщетно стараясь дотянуться до его тела.

— Отлично, отлично, — насмешливо к приговаривал он при этом. — Просто молодец. Какие классные экземпляры я приобрел, любо-дорого посмотреть. И каждая хороша по-своему. Очень, очень приятно.

— Сука! — хрипела Чума. — Тварь паскудная, сволочь, я все равно убью тебя, все равно, гад, я тебе кишки вырву!

Он хохотал, как ребенок.

— Здорово, просто здорово! — восторгался он. — Как там в кино про Буратино Карабас-Барабас говорил? «Это просто праздник какой-то!»

И, довольный, он подхватил свою добычу крепче и понес в дом.

Когда с Вероникой на руках он вошел в комнату пыток, Татьяна уже очнулась. Она со страхом смотрела, как он вносит Чуму, как приковывает ее самыми настоящими цепями к столбу, как чуть ли не подпрыгивает от охватившего его возбуждения.

Закончив приковывать Веронику, Хлынов отошел, встал между обеими девочками и весело посмотрел на дело рук своих.

— Ну те-с, девочки, — потер он возбужденно ладони. — Начнем, благословясь?

Он подошел к Тане, нагнулся и чуть сдвинул кресло, на котором она сидела. Оно оказалось на колесиках, и он покатил его к столбу, у которого метала молнии Вероника.

— Сволочь, — твердила Вероника как заведенная. — Сволочь, сволочь, сволочь!!!

У Тани от испуга язык отнялся. Она молчала, стараясь не разозлить Хлынова.

Хлынов подкатил кресло вплотную к столбу.

— Конечно, сволочь, — приговаривал он при этом. — Конечно, сволочь, кто же еще?

— Я тебе глаза все выцарапаю, — обещала ему Чума, вне себя от ярости.

— Да? — оценивающе смотрел на нее Хлынов. — Ну что ж… Пора прекращать всю эту мутотень и начинать настоящее дело.

Он посмотрел на Таню и подмигнул ей:

— Верно, девушка?

Улыбаясь постыдной подобострастной улыбкой, Таня кивнула ему, не в силах отвести от него взгляда — так кролики смотрят в пасть удаву.

— Вот и хорошо, — похвалил ее Хлынов. — Молодец, девочка. Ты мне нравишься.

Он взял со стола длинный нож, больше похожий на огромное шило, и подал его Тане, предварительно развязав ей одну руку.

— Держи, — поощрительно улыбался он девочке. — Возьми этот нож и засади его этой дурехе в живот.

— А-а-а… — в горле Татьяны стоял комок, и ей никак не удавалось его проглотить.

— Ну? — настаивал Хлынов. — Что же ты?

Таня покачала головой.

— Я… не могу, — выдавила она с трудом.

— Не можешь?! — удивился Хлынов. — Но это же так просто!

Он приставил нож к животу Вероники и слегка надавил. Два крика слились воедино: Вероники — от боли, унижения и ненависти и Татьяны — от страха и отчаяния.

— Видишь? — ноздри Хлынова трепетали. — Видишь, как это просто?

— Не надо, — заплакала Таня, — умоляю вас, не надо, пожалуйста, прошу вас!

— Заткнись! — закричала на нее Чума. — Ты что, не видишь — он только и ждет, чтоб мы плакали?! Заткнись, Танюха, не плачь, это же сволочь, понимаешь, сволочь, как тот, о котором я тебе рассказывала, помнишь? Что хочешь, что хочешь делай, только не плачь, не умоляй, не унижайся, а то еще хуже будет, эта сука только и ждет, чтоб мы плакали! Не дождешься, блядина! Понял меня?! Не дождешься?!

Некоторое время Хлынов молчал, с восхищением глядя на Веронику.

— Ишь, раскраснелась, — почти нежно проговорил он. — Волнуется-то как, а? Нет, хорошая моя, ножичек нам здесь не понадобится. Ты, чего доброго, сама нырнешь под него, когда смерти захочешь, а что, с тебя станется, отчаянная ты головушка, ох и отчаянная. Нет, ножичек мы уберем. От греха, так сказать.

Он протянул Тане плоскогубцы.