Мясной Бор

Марьяна опомниться не успела, как ее вынесла из вездехода могучая неведомая сила и кинула в вонючую жижу болота. Там уже барахталось несколько артиллеристов. Благо не глубоко, всего по пояс.

Впереди ахнул взрыв и высоко взметнулось рыжее пламя: в один из ЗИСов, загруженных бочками с бензином, попал снаряд. Бочки и автомобиль разнесло напрочь, легкий бензин, схватившийся огнем, разбросало по болоту, и оно загорелось. Раздались крики тех, кого достал неумолимый жар. Марьяна, потрясенная, смотрела на гигантский костер.

Языки огня расползались по воде, настигая людей, на некоторых из них загоралась одежда и ее помогали тушить те, кто оказывался рядом. Другие спешили прочь, с трудом выдирая ноги из вонючей тины, проваливаясь в невидимые воронки, падая лицом в грязь.

Марьяна попыталась выкарабкаться из болота. Ее ухватил за руку появившийся откуда-то Мокров. Вытянул на дорогу и велел оставаться у вездехода, развернуть аптечку: придется оказывать помощь обожженным бойцам.

Тем временем остатки разбитого ЗИСа столкнули с дороги. Пламя угомонилось. Пришел военфельдшер дивизиона, стали прибывать пострадавшие. Марьяна с фельдшером начали обрабатывать ожоги. У многих обгорели брови и ресницы, опалило волосы.

— Ну вот и дело нам нашлось, — спокойно сказал Мокров, когда обработали последнего обгоревшего. — А мешок твой, сестрица, целый?

— Вот он, — отозвался водитель вездехода, — в сохранности. Мешок с травой лежал на сиденье командира расчета.

— Вези витамины раненым, — улыбнулся врач-кавалерист, — а я обратно… Толе Сидорову привет. Мою фамилию не забыла?

— А как же к нам?.. Вы ж хотели повидаться…

— Теперь не успею. Кто знал, что нас приключение ждет. Никитичу кланяйся. Мокрова, мол, повстречала.

— Он ведь у нас ботанику знает, — вовсе некстати произнесла Марьяна и вдруг встрепенулась. — Я же ему цветочки несу! Никак не могу вспомнить, как называются… Двойное название какое-то.

Она расстегнула карман мокрой гимнастерки, достала жалкие остатки желтеньких, теперь измочаленных цветков.

— Двойное название, говоришь? — переспросил Михаил Мокров. — Верно… Мать-и-мачеха их зовут… Не такой я ботаник, как Сидоров, но хоть это, а помню.

— И верно, — обрадовалась Марьяна. — Спасибо вам, доктор. Встретимся после войны — пойду к вам в больницу работать.

— Ловлю на слове, — искренне обрадовался военврач. — И младший политрук тому свидетель…

11

Бои в Мясном Бору не прекращались. Звуки канонады, бомбовых разрывов доносились с востока, и бойцы гнали от себя растущее смятение, ибо сражение шло уже там, где полагалось быть тылу.

После падения Еглино части 2-й ударной оставили западный выступ и отошли на новый рубеж обороны, передовые позиции которой заняли 382-я стрелковая дивизия и 59-я бригада с ОСБ на левом фланге. Пришлось оставить и село Дубовик, где прежде был штаб кавкорпуса. Со стороны Красной Горки сдерживали натиск немцев сразу три стрелковых дивизии и одна отдельная стрелковая бригада. По двухсоткилометровому обводу мешка развернулись и другие части, в том числе и дивизии соседних армий.

…Мерный, нестихающий гул сражений в мясноборовском коридоре доходил и до Новой Керести, где разместилась армейская газета. Деревень со словом «Кересть» в названии вокруг было несколько — Глухая и Малая, Сенная, просто Кересть. Виктора Кузнецова удручало, что по законам военной цензуры ему приходилось вычеркивать из газетных материалов необычно звучавшие названия населенных пунктов. Ведь за каждым из них целая история! Вот бы вернуться сюда после войны в компании топонимиков и разобраться, почему так называется Финев Луг, что означает Кречно, какая связь с днями недели у Пятницы, как родилось Подсосонье, откуда взялись Земтицы и Теремец Курляндский, что такое Огорели, Вдицко, Сустье Полянка, Тигода и Пустое Рыдно, рядом с которым есть еще и Рыдно Жилое.

Кузнецов никому из товарищей об этом не говорил, потому как был по натуре сдержан. Виктор не умел раскрываться, стеснялся бурных проявлений чувств, на что горазды были некоторые его коллеги из «Отваги». Но рассказы друзей слушать любил, умел сопереживать, а это великое свойство, далеко не каждый им наделен. В тех, кто хотел ему выговориться, у Кузнецова не было недостатка. Потому, несмотря на подначки и заглазное прозвище «сухарь», ответ секретаря в «Отваге» по-своему любили.

Вчера Борис Бархаш и Николай Родионов летали на По-2 за Волхов. Редактор хотел дать материал о летчиках, помогающих бойцам выстоять в проклятых болотах.

— Хреново помогают, — заметил Николай, — но чем могут… И на том спасибо.

Они побывали на аэродроме, нашли отличившихся, а ночью подались домой. Рассказывали о перелете через Мясной Бор в разное время, каждый отдельно, и Кузнецов еще раз подумал, как неодинаково люди видят войну и как по-разному о ней станут писать, когда она закончится и все дальше станет уходить в прошлое. Вот эти оба, два журналиста, втиснутые в крохотную кабинку фанерно-тряпочного По-2, видели одно и то же. А как отличалось то, что говорили они Кузнецову!