Мясной рулет. Встречи с животными

Окаменев и обливаясь потом, я стоял и ждал, пока лампу вытащат наверх, подкачают и снова опустят вниз. Никогда еще я так не радовался скромной керосиновой лампе! Когда яму вновь озарил яркий свет, я несколько приободрился. Потом нашел башмак и сунул в него ногу, что придало мне смелости. Я покрепче сжал палку в мокрой руке и двинулся на ближайшую змею. Прижал ее к земле раздвоенной рогулькой на конце палки, взял за шею и сунул в мешок. Эта работа была для меня привычной и опасности не представляет, если соблюдать осторожность. Главное — прижать голову змеи рогулькой к земле, потом покрепче ухватить ее за шею и бросить в мешок. Меня беспокоило другое: пока я поглощен возней с одной змеей, все остальные, извиваясь, с дикой скоростью ползают вокруг, и мне надо держать ухо востро, чтобы какая-нибудь не обошла меня с тыла и не попалась мне под ногу. Змеи были изумительно расцвечены: в коричневых, серебряных, розовых и кремовых разводах, они, как только застывали, становились практически невидимыми, сливаясь с фоном. Когда я прижимал змею к земле, она начинала шипеть, как кипящий чайник, а все остальные вторили ей стройным, но в высшей степени неприятным хором.

Один из самых жутких моментов наступил, когда я наклонился поднять очередную змею и услышал громкое шипение над самым ухом: я весь похолодел от ужаса. Разогнувшись, уперся взглядом прямо в бешеные серебряные глаза — до них было не больше фута. После долгих манипуляций мне удалось каким-то жонглерским приемом сбросить змею на дно и придавить своей рогулькой. Честно говоря, змеи боялись меня нисколько не меньше, чем я их, и старались убраться подальше. Только прижатые в угол, они бросались в бой, яростно кусая палку, натыкались на медную рогульку и отскакивали от нее с приятным и ободряющим стуком. Однако одна из них, как видно более опытная, не стала сражаться с металлической вилкой и впилась в дерево. Змееныш вцепился в палку мертвой бульдожьей хваткой и не разжал пасть даже тогда, когда я поднял палку и он оказался висящим в воздухе. Мне пришлось встряхнуть палку изо всех сил, только тогда змея оторвалась, мелькнула в воздухе, стукнулась о стенку и шлепнулась на дно, исходя свирепым шипением. Когда же я снова сунул ей под нос палку, она наотрез отказалась ее кусать, и я без труда изловил ее.

Я продержался в яме около получаса и поймал за это время двенадцать габонских гадюк, но, хотя я и не был уверен, что переловил их всех, мне показалось, что оставаться там дольше — значит искушать судьбу. Мои спутники извлекли меня из ямы — грязного, разгоряченного и обливающегося потом, но в одной руке я победоносно сжимал мешок с громко шипящими гадюками.

— Ну, что? — торжествующе спросил мой приятель, пока я отдувался и приходил в себя. — Не говорил я, что достану для вас несколько редких экземпляров, а?

Я только кивнул; после всего пережитого у меня слова не шли с языка. Я уселся прямо на землю и закурил сигарету — предел моих мечтаний, стараясь унять дрожь в руках. Когда опасность уже миновала, до меня впервые дошло, какую неслыханную глупость я совершил, согласившись спуститься в змеиный ров, и, кроме того, какое это чудо, что я выбрался оттуда живым. Я дал себе слово, что на очередной вопрос: «Опасно ли ловить животных?» — я отвечу: «Опасность прямо пропорциональна собственной глупости». Немного придя в себя, я осмотрелся и увидел, что одного зрителя не хватает.

— А куда подевался ваш брат? — спросил я своего друга.

— Да ну его, — с легким презрением откликнулся тот. — Не смог выдержать

— говорит, ему от этого плохо стало. Вон он, поджидает в сторонке. Но вы его простите великодушно: кишка у него тонка. Да уж, надо быть настоящим мужчиной, чтобы смотреть, как вы торчите в этом змеином рву среди проклятых тварей.

Себастьян

Не так давно я провел несколько месяцев в Аргентине — там-то я и повстречал Себастьяна. Себастьян был гаучо — в Южной Америке это то же самое, что ковбой в Северной. Гаучо, как и ковбои, в наше время встречаются все реже, потому что большинство поместий в Аргентине встали на путь механизации.

Я оказался в Аргентине по двум причинам: во-первых, мне нужно было наловить как можно больше живых диких животных для английских зоопарков, а во-вторых, я хотел снять для кино этих животных в естественной обстановке. У одного из моих друзей было обширное поместье — эстансия — милях в семидесяти от Буэнос-Айреса, в местности, которая славилась изобилием диких животных, и я, ни минуты не колеблясь, принял его приглашение погостить недели две. К сожалению, когда настала пора выезжать, у моего друга оказались неотложные дела, и времени у него оставалось в обрез: только чтобы встретить меня на эстансии, устроить и срочно возвращаться в город. Он встретил меня на захолустной железнодорожной станции и, пока мы тряслись в двуколке по пыльной дороге, уверил меня, что все подготовил к моему приезду.

— Я вас поручаю Себастьяну, — сказал он. — Можете не беспокоиться — все будет в порядке.

— А кто такой Себастьян? — спросил я.