Мясо

Бог-отец, конечно, сейчас не время сомневаться в тебе. Теперь, когда я на пороге мира иного. Теперь, когда душа моя готова вознестись к тебе. Возможно, это было последнее испытание, уготованное ей Господом, последняя проверка ее веры. Возможно, каждый проходил это испытание в конце жизни.

Она ощутила внутреннюю пустоту, которая, как Мэри Симонсон верила, должна наполниться божественным светом духа Господнего. Она хранила это пространство для Бога, с тех пор как пришла служить в «Велфэр». Этот очаг всегда был вычищен, дрова сложены аккуратной стопкой, дымоход свободен.

Наполни меня своим огнем, Господи, потому что теперь ничто не сможет меня насытить. Я больше никогда не притронусь к пище и больше никогда не проснусь на рассвете. Я иду к тебе. Впусти в меня свое нежное пламя.

Прошли часы, а проповедница Мэри Симонсон все сидела неподвижно за кухонным столом, сложив руки в молитве. Свет пробивался сквозь облака, и косые лучи проникали в окно, но она чувствовала, что день уходит и приближается полночь. В ней уже ничего не осталось. Даже искры божественного присутствия.

Вместо этого язва, словно зародыш, перевернулась в ее животе. Разжала свои щупальца — во всяком случае, так Мэри почувствовала — и вонзила жало в ткани ее тела. Таившийся внутри нее младенец, сотканный из раздробленных костей и битого стекла, стал расти, пытаясь вырваться наружу. Тошнота сопровождала обжигающую боль, разливающуюся в животе. Дрожь охватила каждую клеточку тела, и проповедница не могла удержать даже голову от дикой тряски.

Так, значит, в этом был ответ? Бога не существует?

Или того хуже? Неужели Богом их города был Бог жестокости? Бог, который видел свою миссию в том, чтобы причинять боль своим созданиям?

Она больше не могла сидеть. Пока не стемнело, она хотела продолжить путь. Оставалось последнее место, где она могла найти ответы на свои вопросы. Там она могла бы упокоиться с миром.

Со времени взрыва на газовой станции дороги опустели. Те небольшие запасы газа, что еще остались, сберегались для экстренных случаев. Теперь грузовики не ездили из города на завод и в обратном направлении, развозя рабочих и продукцию.

Но ветер по-прежнему дул, и здесь, ближе к полям для Избранных и заводу, запах был очень сильным. В холодном воздухе смешалось слишком много отдельных запахов. Она попыталась выделить каждый. Зловоние экскрементов было самым узнаваемым, и оно ничем не отличалось от запаха тех испарений, что поднимались от городских сточных канав. Столь же сильным был запах гнили и разложения, исходивший от лежалого мяса, уже не съедобного. К этим запахам примешивались и запахи жизнедеятельности. Пота Избранных, ничуть не отличавшегося от запаха, который исходил от рабочих в жаркий день. Вместе с ним в воздухе ощущался запах свежей крови и густой запах мясной лавки с ее отрубами и оковалками, фаршем, котлетами и отбивными, бифштексами и сырыми колбасами. Это были запахи, от которых ее рот когда-то наполнялся слюной; запахи, сопровождавшие ежедневный прием пищи.

Сейчас из-за этих запахов лишь усиливалась тошнота.

Несмотря на слабость в коленях и напряжение в ногах, она не останавливалась. Она шла вперед, прорываясь сквозь боль, словно боролась с ветром, слегка наклонив вперед корпус. Как голодающая женщина, взбирающаяся в бурю на крутой берег. Ее голова была опущена. Она не представляла себе, что возможен обратный путь.

Дорога была разбитой, заросли боярышника стояли колючей стеной. Цепкие ветки хватали ее за одежды, и ей приходилось останавливаться. С каждым разом было все труднее возобновлять путь. Наконец, осознав, что ей не дождаться попутного грузовика, она вышла на середину дороги и пошла, теперь лишь обходя выбоины в асфальте.

Спустились сумерки, когда она подошла к воротам.

В домике охраны было трое мужчин, а не один. Вместе со сторожем дежурили двое личных телохранителей Магнуса.

Она остановилась у окошка. Охранники в черном встали за спиной сторожа. Он открыл окошко и высунул голову.

— Поздновато для инспекции, вы не находите, проповедник?

— Опасные нынче времена, — сказала она. — Никогда не поздно проявить бдительность. Вы не могли бы организовать мне сопровождение?

Сторож покачал головой.

— У нас все заняты, проповедник. Лишних рук нет, все на задании. — Он взглядом показал на охранников и постарался придать своему голосу умильные ноты, сказав: — Магнус прислал мне подмогу, но я не могу направить их с вами.

Проповедница Мэри Симонсон вовсе не нуждалась ни в каком эскорте; она попросила об этом исключительно из вежливости и соблюдая протокол. Проповедники имели право заходить куда угодно, тем более на завод Магнуса, но их визиты уже давно здесь не приветствовались.

— Тогда я проведу осмотр одна.