В тот вечер у нас на ужин были куриные окорочка, и я не смог съесть свою порцию. Когда я взял его в руку за косточку, он не то что показался мне курицей, он и был курицей. Наверно, я всегда знал, что ем какое-то существо, индивидуум, но раньше это меня не волновало. Отец поинтересовался, в чем дело, и я рассказал ему про этот фильм. Тогда я не сомневался, что все, что он говорит, — правда, и был уверен, что. он может объяснить все на свете. Но он не нашел ничего лучше, чем сказать примерно следующее: «Да, это неприятная штука». Если бы он этим и ограничился, я бы, вероятно, сейчас с вами не разговаривал. Но он пошутил по этому поводу. Так же шутят все. С тех пор я слышал эту шутку миллионы раз. Он передразнил жалобный крик животного. И тут все во мне перевернулось, я просто пришел в ярость. И сразу же решил, что никогда не стану таким, кто отделывается шуткой, не умея объяснить.
Мне захотелось узнать, насколько этот фильм соответствует действительности. Наверно, мне важно было понять то, что впоследствии изменило всю мою жизнь. Я разослал письма во все крупные фермерские корпорации, прося разрешения посетить их предприятия. Честно говоря, мне и в голову не приходило, что они или ответят «нет» или вообще не ответят. Когда это не сработало, я начал разъезжать на машине и спрашивать любого фермера, который мне попадался, можно ли заглянуть в его сараи. У всех находились причины отказать. Зная, что они творят, трудно обвинять их в том, что они не хотят, чтобы кто-нибудь это видел. Но именно эта скрытность, покров таинственности на том, что было для меня так важно, не давала мне отступить, и кто меня упрекнет за такую настойчивость?
Первая ферма, на которую я попал, была яйцефермой, где содержались, может быть, миллионы кур. Они сидели в клетках, которые громоздились друг на друга в несколько рядов. Много дней после этого у меня щипало в глазах и саднило в легких. Все было менее зверски и кроваво, чем на том видео, но повлияло на меня даже сильнее. Меня по-настоящему изменило то, что я осознал: мучительная жизнь хуже мучительной смерти.
Ферма была настолько ужасна, что я предположил, что это исключение. Просто не верилось, что люди могут допустить, чтобы подобные вещи происходили в таких огромных масштабах. Поэтому я добрался до другой фермы, где разводили индеек. По случайности я прибыл туда всего за несколько дней до забоя, поэтому индейки полностью выросли и сидели вплотную друг к другу. Даже пола не было видно. 0ни просто с ума сходили: хлопали крыльями, пронзительно кричали, напирали друг на друга. Повсюду валялись мертвые и полумертвые птицы. Это было жуткое зрелище. Не я это уделал, но меня обжег стыд за то, что я человек. Я сказал себе, что и эта ферма — исключение. Поэтому поехал смотреть еще одну ферму. И еще одну. И еще…
Может быть, где-то на подсознательном уровне я продолжал попытки потому, что не хотел верить, будто то, что я видел, типично и показательно. Но любой, кто захочет узнать об этих вещах, в конце концов убедится, что промышленные фермы почти все таковы. Многие не смогут увидеть эти фермы своими глазами, но они могут увидеть их моими. Я снимал на видео условия на фабриках по выращиванию кур и яйцефабриках, на фабриках по выращиванию индеек, на паре свиноферм (сейчас туда практически не попасть), на фермах по разведению кроликов, в загонах по откорму скота и на фидлотах, на аукционах по продаже крупного рогатого скота и в транспортировочных грузовиках. Я поработал на нескольких бойнях. Изредка мои репортажи попадали в вечерние новости или 9 газеты. Несколько раз их использовали в судебных процессах, где рассматривались дела о жестоком обращении с животными.
Вот почему я согласился вам помогать. Я вас не знаю. Не знаю, какую книгу вы собираетесь писать. Но если она прольет хоть каплю света на то, что происходит за оградой этих ферм, уже хорошо. Правда настолько мощная штука, что совершенно неважно, под каким углом зрения вы будете все это подавать.
Однако хотелось бы надеяться, что вы не изобразите меня в своей книге так, будто я всю жизнь убиваю животных. Я делал это всего четыре раза и только в тех случаях, когда невозможно было этого избежать. Обычно я забирал самых больных животных к ветеринару. Но та курица была настолько больна, что не могла двигаться. И страдала так, что нельзя было просто оставить ее на произвол судьбы. Послушайте, я выступаю против абортов. Я верю в Бога, я верю в рай и в ад. Но у меня нет никакого благоговения перед страданием. А промышленные фермы высчитывают, насколько близко к смерти они могут додерживать животных, не убивая. Это их модель бизнеса. Как быстро можно заставить их расти, на сколько плотно набивать в клетки, как много или как мало они могут есть, где тот крайний предел, после которого они уже не выживут.