Мясо снегиря (гептамерон)

Они ели шашлык, обжигаясь, хохоча друг над другом, когда жир стекал по подбородкам. Это казалось очень смешным. Они пили много сухого вина, а от того их глаза становились все более голодными и жадными.

Они привезли с собою чистое белье, но терпения перестелить не хватило, страсть победила. Мужчина и женщина любили друг друга всю ночь безмозгло и ненасытно…

Наутро он сжег на улице белье, испорченное следами любви, к тому же у нее началось, а хорошего стирального порошка не было.

Потом сидели возле маленького окошка и смотрели, как красавцы снегири склевывают остатки подмороженной рябины.

— Знаешь, как называют самок снегирей?

— Как? — он протяжно зевнул и заглянул ей в синие океаны глаз.

— Снегарки, — ответила. — Смотри-смотри, видишь того, который задирает соседа?.. Это — девочка…

— Откуда знаешь?

— У снегирей самочки сварливы и держат самцов в полном подчинении…

Он опять посмотрел в самую глубину ее глаз. Неожиданно что-то внутри его живота дернулось, он выбрался из-за стола, прошел в спальню и вынес из нее пневматическую винтовку, из таких обычно в тире стреляют.

— Зачем она тебе? — спросила почти без интереса.

Он промолчал в ответ, осторожно открыл окно и прицелился.

В ее взгляде появилось любопытство.

Снегири, толкаясь, дергали с веток ягоды. Некоторые крупные рябины падали в снег…

Выстрел прозвучал совсем тихо, как сломанная каминная спичина.

Один из снегирей, совсем толстый, упал с ветки туда же в снег, где валялась упущенная ягода. Остальные разлетелись…

— Попал, — резюмировал он.

— Попал, — подтвердила она.

Неожиданно все его тело наполнилось жаром, будто раскаленный металл в жилы пустили.

Зачем?!! Зачем?!! Зачем?!! — пульсировал мозг.

— Ты меня простил? — спросила она.

— За что? — сухим ртом переспросил.

— Ты, правда, лучший! Я не хотела спать с ним! Как-то так получилось!

Он метнулся в одну сторону, затем в другую! Выбежал во двор, прошел к самому окну, оставляя глубокие следы в сугробах.

Она внимательно наблюдала за тем, как он отыскал подбитую птицу, как бережно взял безжизненное тельце в руки…

Он вернулся и положил птицу прямо на стол. Снегирь не казался таким толстым, как при жизни. Правда, красная грудка была более красной, вероятно, окрасилась кровью, вытекшей из крошечной дырочки.

— Так ты меня простил? Настоящий бы друг так не сделал! Громов никогда не был тебе другом! Так, прикидывался!

Его тело по-прежнему пульсировало.

— Сука ты! — бросил. — Ты это специально! Сколько можно рассказывать о том, как ты трахалась с моим другом. Тварь бессердечная! Нарочно мучаешь меня!

Неожиданно снегирь дернул лапками. В глазах у него просияло.

— Жив!

Снегирь подтвердил свое присутствие на этом свете слабым трепыханием крылышек.

— Да нет же! — заспорила она. — Мертвая птица…

— Да жив, жив пацан!

— Нет же! Твой пацан мертв!

Она подошла вплотную, наклонилась над птичьим тельцем, погладила наманикюренным пальцем красную грудку, отыскала крохотное пулевое отверстие и воткнула в него подпиленный ноготь, утапливая палец все глубже, расковыривая тушку до самого нутра.

Снегирь дернулся, и в черных птичьих зрачках погасло.

Она выудила палец обратно и держала его в неприличном жесте окровавленным.

— Я же говорила — мертвый!

— Зачем?!. — Он дрожал всем телом.

— Снегарки держат своих самцов в полном подчинении! — ответила. — Прости меня за Громова.

Он бил ее совершенно ужасным образом. Ногами ломал ребра, вбивал сильные кулаки в ее красивый живот, уничтожил все передние зубы, так что она чуть не захлебнулась собственной кровью…

Они не виделись четыре месяца. За это время она поправилась, а отличный дантист вставил ей новые зубы, куда лучше прежних…

Они сошлись, так как их тела не могли существовать друг без друга.

Она еще не раз попросит у него прощения за друга Громова…

Она и завтрак

Хмурое утро. Тебе за сорок, и ты уже точно знаешь, что в жизни счастья нет!!! Ломит кости, затекла правая щека от слишком мягкой подушки, нестерпимо хочется в ванную комнату, и от всего этого проблески оптимизма в груди — ты еще жив!..

Побывал в отхожем месте, поскреб тупым станком поседевшую щетину, зевнул протяжно и грустно от предвкушения рабочего дня и поплелся на кухню…

А там — ОНА! ОНА!!! Молодая, свежая, уже прическа кое-какая, тонкая шейка слегка клонится, видимо, спасая лицо от горячего дымка, поднимающегося со скворчащей сковороды в тихую вытяжку, унося молекулы бледно-желтого омлета в густую тусовку мироздания.

Я тихонько сажусь на диван за стенкой и поглядываю на ее спину. Забывший о сороковнике, тихонько наслаждаюсь ее грациозными движениями. Она — фокусник! — понимаю я, глядя, как омлет, сделав кульбит, ложится бледной стороной на тефаль сковороды… Волшебница! Мой нос учуял запах поджаренной ветчины, а она еще шинкует зеленый лучок и укропчик, которыми посыплет в финале шедевр кулинарного искусства!..

Ах ты, моя женщина! Любовь моя!.. Ты встала раньше, чтобы, как в древности, осуществить обряд кормления своего мужчины!