Прежде чем запеть, она съела салат, две горячих закуски, два основных блюда и десерт, запив все бутылочкой белого вина и американским кофе.
А потом она самозабвенно пела. Шесть часов без пауз…
В первый час он хотел ее убить, на втором круге пытался спать, в третьем сам выпил бокал вина и откровенно ржал над ней, на четвертом часе он стал подпевать актриске дурацкие песни, на пятом вдруг заметил ее сияющие глаза, а на шестом этот свет ее синих глаз вошел в его душу.
При расставании, уже под утро, доставив ее по указанному адресу, он лишь поцеловал ее в щеку на прощанье… Когда несся по трассе к своему поместью, вдруг понял, тоска прошла…
Хотя и годилась она ему в дочери, но, любя ее, он не чувствовал ни возраста, ни различий во взглядах…
Глядя на нее голую, он сам себе удивлялся, как мог полюбить низкий и плоский зад, но вот ведь чудо, он любил и этот зад, и нежную шею, и ее лицо, в которое можно вглядываться столетиями и не найти в нем прекрасного, а он обнаружил Боттичеллиевскую красоту и гордился своей находке, как будто сделал фундаментальное открытие, тянущее на Нобеля, или, на худой конец, миллиард заработал.
Он звал ее ласково Муся. И она его так же звала… Не было в памяти Светки, растворилась в подсознании Инесс, а заднице больше не требовалось Паниных шлепков.
Она любила его столь же безоглядно, как и он ее. Прежде чем ласкать свою Мусю, он не забывал благодарить Господа, а после сего обладал ею так нежно, так перемешав нежность со страстью, что небо мешалось с морем и песком, она кричала, и он кричал…
Целый год они строили планы, ночи напролет фантазируя детей, тут же от фантазий переходя к решению поставленных вопросов. Она жила в его большом доме и детей его полюбила, как самого. Он сполна ощутил, что такое счастье, подумывал о том, что-бы продать бизнес партнеру и целиком сосредоточиться на Божественном подарке.
В день годовщины он преподнес ей обручальное кольцо и предложил венчаться.
Она ответила: «Да».
На следующий вечер она вернулась со съемок, и он не обнаружил света в ее глазах, того луча, что год назад осветил его душу. Списал на усталость… Потом свет появился вновь, а затем, подрожав волнующейся свечой, вновь погас…
Он так смертельно испугался, что даже спросил у нее:
— Муся, где твой свет?
— Я не знаю, Муся, — ответила она со страхом в голосе.
От ее страха он еще более испугался…
Прошло две недели в поисках ее света. Сначала искали вместе, а потом поодиночке. Он чернел лицом, и она чернела…
Психологи рассказывали о каком-то ее саморазрушительном страхе, о том, что это в ее базе. Обнаружили, что предыдущая ее любовь также была убита страхом!..
— Что это за страх?!! — кричал он в ночное небо. — Кого она боится?!!
Но небо не отвечало, густо сыпля в его открытый рот первый снег.
Они еще две недели импульсивно встречались, остервенело бросаясь в объятия, любили друг друга до края, как будто старались выжать последнее, так выжимают из тюбика зубную пасту, до миллиграмма. Она клялась, что любит его, он клялся ей в ответ. Она клялась и кричала, что жить с ним не может! — Почему?!! — падал он на колени. — Ведь ты мне Господом послана! Я же просил!!!
Она была совсем девочкой, и через месяц мучений он понял, что его Муся сама не знает ответа ни на один его вопрос. Он опять кричал как сумасшедший, не помня ни детей своих, ни гордости… Когда она переселилась на съемную квартиру, он попытался застрелиться, но лишь прострелил из охотничьего ружья батарею, чем еще больше напугал ее… Антифриз вытекал на дагестанские ковры густой кровью…
Он выл как волк, которому перебило капканом обе лапы, она жалела его искренне, но отдалялась от своего Муси, как кусок льда, отколовшийся от льдины, уплывает…
Как-то ночью он проснулся мокрый от пота и понял, что его Муся больше не его Муся. Все. Конец… Он не закричал от боли, сглотнул ее. Потом сожрал какую-то таблетку и заснул…
Наутро он повторил себе — все! — и приготовился стареть.
Старость должна была прийти еще совсем не скоро, а потому уже через неделю он вернулся на работу, а водитель Вова обзвонил девочек, обрадовав их, что шеф напрыгался.
А еще через десять дней жизнь вошла в свою обычную колею, с радостной улыбкой по утрам, с отцовскими днями, баней три раза в неделю. Он так и не задал Богу вопрос — почему?.. И лишь изредка, проезжая мимо какого-нибудь кинотеатра и видя на афише имя его Муси, он чувствовал на мгновение, как его желудок сжимается. Он отводил взгляд в сторону, глубоко вдыхал загазованную Москву и улыбался широко, как только мог.
В моем прошлом — итальянец-тенор. Он поет о неслучившейся любви и кажется, что вся моя жизнь — в будущем…
В моем настоящем — истерика маленькой шоу-герлз, которая плачет в микрофон о том, что любовь не состоялась.
В моем будущем — любовь. Состоявшаяся или не случившаяся…
Итальянец умер, а шоу-герлз стала моей женой. У нее случилась любовь, и я всегда укорял ее за это. Не за чувства, то, что пела ложь.
— Работа была такая! — оправдывалась она. — Шоу-бизнес…
Тоска по любви более сильное чувство, нежели сама любовь…