Мясорубка для маленьких девочек

Пьянчуга слева от меня косноязычно заказывает «еще одну пол-литровую». Неказистая девчонка зачарованно внимает речистому незнакомцу, который с развязной ухмылкой окучивает ее. Хозяин бара прижал к стенке двух юных панков: они решили свалить не заплатив. Парочка за столом в дальнем углу ожесточенно ссорится, перемежая ругань машинальными поцелуями.

— Только вы умеете находить подобные места, — замечает Макс. — Вульгарные во всех отношениях… Сборище человеческих пороков… Чего тут только не увидишь.

— По-моему, вы преувеличиваете. Это всего лишь скромное бистро, эдакий театрик повседневной жизни во время своего вечернего представления.

Он пожимает плечами.

— Ваша снисходительность меня не удивляет, вы всегда были и будете добрячком, который довольствуется малым. Но всмотритесь внимательнее, и вы поймете, что перед нами картина вселенского падения. Здесь и алкоголик, ставший рабом вина и спасающийся в пьяном угаре от реальной жизни. И нахрапистый самец, хвастун и враль, озабоченный только тем, как бы поймать в сети и подчинить себе эту несчастную, которая уже ни на что хорошее не надеется. И хозяин, гордый своим правом собственника, — этот из-за пары франков доставляет себе удовольствие проучить двух молодых кретинов, считающих своим главным и единственным делом чести потреблять, не заплатив. Я уж не говорю о той парочке, которая никак не найдет свое счастье между лучшим и худшим исходом.

Я не могу сдержать улыбку перед этой безжалостной характеристикой человечества. Вот он — Максимилиан в чистом виде. Я чувствую себя обязанным вступить с ним в полемику, как в старое доброе время, однако заранее знаю, что в этой игре он сильнее меня. Он вынимает «клинекс», чтобы протереть очки, а заодно высморкаться.

— Ладно, я готов признать, что сегодня вечером здесь собрались все типичные представители нашего злополучного мира, сомнительная смесь надежды и отчаяния. Но вы забыли о связующем элементе — о стремлении, которое глубоко сидит в каждом из нас: это стремление добиться хотя бы чего-то малого. Ибо человек довольствуется малым потому, что большее и лучшее в данный момент ему недоступно. Бесполезно читать мораль этим двум панкам или запрещать этому пьянчуге дуть пиво. Бесполезно толкать эту парочку к разводу, а бабнику и его добыче мешать прожить завтрашний день в одиночестве. Или, например, национализировать это кафе, отобрав его у хозяина. Но кто знает, может быть, завтра…

Максимилиан прерывает мою речь хихиканьем. Я чувствую, что меня ждет горькая отповедь.

— А вы очень изменились, Жорж… Сильно изменились.

Это правда, я сильно изменился с той славной поры.

Мне вспоминаются баррикады и наша дружба, которой нынче исполнилось двадцать пять лет (господи, как время бежит!). Я мечтал о мечтателях у власти, а он запрещал запрещать. Он умел говорить, я умел сражаться. Он разводил теории, я добивался соглашений. Он эстетствовал, я читал проповеди хозяевам шикарных ресторанов, предварительно набив себе брюхо. Он хранил революцию в сердце, а я в горсти. Он призывал, с высоты своих идеалов, рубить головы, а я тешил себя, разбивая некоторые из них. Между нами уже тогда возникли разногласия, но наша мечта свергнуть существующий порядок превосходила все остальное.

А сегодня…

Сегодня я все еще обращаюсь к нему на «вы»: в этом пункте Максимилиан всегда был непреклонен.

— Мой бедный Жорж, я выражусь иначе: на самом деле вы нисколько не изменились. Все так же любите хвататься за соломинку и прибегать к компромиссам. А ведь вам хорошо известно, что я использую компромиссы только для компрометации. За все прошедшие годы мне так и не удалось определить, кто из нас двоих больше любит человечество. Вполне вероятно, что это именно вы, с вашими расчетами, вашим всепрощением, вашими подходцами.

— А может быть, как раз наоборот. У вас хватает сил оставаться цельной личностью.

Несгибаемым. Я всегда завидовал вашей чистоте помыслов, всегда надеялся, что они принесут реальные плоды…

Он сглотнул с таким трудом, словно у него болело горло. Его худоба и серый цвет лица говорят о том, что он полностью презрел заботу о материальной стороне жизни. Пятнистая кожа придает его взгляду дополнительную едкость. Подумать только: в те времена девчонкам это нравилось…

Будь я тогдашней студенточкой, я бы все позабыл ради его ораторского таланта, его магнетизма, его блестящей риторики, способной зажечь битком набитый лекционный зал. Сам не знаю, почему я до сих пор люблю этого парня. Ну а он — любил ли он меня когда-нибудь?

Состроив брезгливую гримасу, он тычет пальцем в посетителей кафе. Такое впечатление, будто он сейчас начнет метать в них отравленные стрелы.

— Смотрите на них… Смотрите… Какое убожество, какие ничтожные людишки! Просто тошнит.