Мятеж

Сам будучи фронтовиком отец не терпел разгильдяйства и проявлений человеческой слабости. Дисциплина, порядок, уважение к старшим были краеугольными камнями нашего воспитания. За доносительство на брата попадало самому доносчику. За непослушание и провинности наказывал нас ремнём или ставил в угол, но и его строгого голоса хватало, чтобы от обиды начинали течь слёзы. Во время экзекуции не разрешалось ни кричать, ни даже всхлипывать, — мужик должен терпеть боль молча и не показывать своих страданий окружающим. Сделал дело, — гуляй смело, — гулять на улицу только после выполнения домашней работы. Дают бери, бьют беги, — поговорка от гордости и заносчивости.

Четверка считалась плохой отметкой в моём дневнике и была поводом для дополнительных занятий. Вместо нескольких предложений по письму, задаваемых в качестве домашней работы, я под его диктовку исписывал по пол-тетради, чем приводил в изумление свою учительницу, которая без раздумий выводила мне отлично.

В шахматы отец научил меня играть с трёх лет, и потом я становился чемпионом по этой игре в пионерских лагерях и в лесных школах, где обучался до 7 класса. Считать до бесконечности научился ещё в детском саду. Помню воспитательница в свободное до обеда время в качестве организационного мероприятия рассаживала кружком нашу детскую группу, а меня просила вслух считать перед всеми.

Учителя и воспитатели меня всегда выделяли из общей массы детей, — либо ставя всем в пример, либо как последнего хулигана, — в зависимости от того как я себя вёл. Но специально выделяться и верховодить среди сверстников я не любил.

Однако мой отец вовсе не был монстром без человеческих чувств и слабостей. На добровольных началах в свободное от работы время он играл на трубе в заводском духовом оркестре. В шестидесятые годы население ещё не имело ни магнитофонов, ни других увеселительных изобретений цивилизации. Люди развлекались в соответствии с возможностями своего времени и ни один митинг, праздник или похороны не обходились без услуг их оркестра.

В его составе играли в основном ровесники моего отца и многие из них так же как и он были фронтовиками. Иногда он меня брал с собой на концертное мероприятие. По его окончании, как водится в таких случаях, они скидывались деньгами и покупали спиртное.

Но пьяного отца я не любил. На этой почве у него с матерью происходили скандалы, иногда доходящие до рукоприкладства. Она вынуждена была убегать к соседям или обращаться за помощью к дружинникам. Сидя на кровати я наблюдал как мой отец молча надевает ботинки, а его стоя в комнате ожидают огромные дядьки с красными повязками на рукавах. Отрицательный пример пьянства действовал на меня и я решил, что когда вырасту, — ни за что пить не буду.

Однако своего отца мне было жалко.

Наблюдая подобные сцены с ранней молодости я подметил, что у советской власти было женское лицо. На общественном уровне женщины везде командовали и такое их противоестественное поведение поддерживалось верховной властью. Мужик, если он не был, руководителем, — должен был быть всего лишь покорным и смиренным работягой. Именно из-за этого часто неосознанного чувства неполноценности в мужской среде процветало бытовое пьянство.

Я хочу особо подчеркнуть, что у нас была обыкновенная советская атеистическая семья. Ни религиозных обрядов, ни бесед о религии у нас никто никогда не вёл. Отец был коммунистом, воевал на фронте и любил читать книги о войне. А мы с братом воспитывались на фильмах типа: «Неуловимые мстители», «Армия трясогузки» и прочем кино о войне и революции, которые в основном показывались в то время в кинотеатрах и по телевизору. Фильмы, кстати были несомненно талантливее и реалистичнее современной голливудской галиматьи, где ничего кроме огромных затраченных денег и шизофрении её авторов нет. Фильмы советской эпохи воспитывали в нас горячий патриотизм. В детстве я очень гордился, что живу в самой большой стране мира СССР и искренне считал, что все государства, окружающие нас, наши враги, среди которых враг номер один это США, с которыми хоть сейчас был готов идти воевать. И любимой игрой нашего детства была игра в войну.

Кроме воспитанной гордости у меня ещё существовало врождённое чувство исключительности нашей Родины России и русского народа, которое объяснить себе в то время я ещё не мог. Оно исходило от отца и его товарищей фронтовиков, — победителей в Великой Отечественной войне, которые, в свою очередь, воспитывались православными отцами и матерями дореволюционной России.

В санаторно-лесных школах, где я учился после смерти отца с 3 по 7 классы, вдоль коридоров на стенах висели портреты пионеров-героев, с описанием их подвигов. Такая наглядная агитация производила очень сильный воспитательный эффект на молодое сознание. Сам дух в наших классах был пронизан непримиримой воинственностью к мировому империализму и патриотизмом.