Мятеж четырех

– Будете шуметь – командир стражи коридора прикажет заковать в кандалы, – пригрозил находившийся за дверью стражник. – Или перевести в подземные этажи. А в тех камерах – воды по колено.

– Тогда я не буду шуметь, – я отошел и равнодушно сел на узкую деревянную кровать. Тьфу, ублюдки!

Я несказанно обрадовался, когда очень издалека донеслись десять ударов колокола с храма Митры, стоявшего во дворе тюрьмы. Туда водили неопасных заключенных. Отлично! Значит, скоро принесут поесть!

Рано радовался. Вот прозвонили первую четверть, затем вторую, я задремал и проснулся лишь когда отбивали полночь. Еду никто не принес. Они что, меня голодом хотят уморить?

Вдобавок я пить захотел. И еще кое-чего, о чем при дамах не упоминают.

Наконец-то! Зашуршал отлично смазанный засов, тихо звякнула снаружи связка ключей. Но вдруг у меня заколотилось сердце – а если это убийцы? Задушат или зарежут, а может быть оттащат в пыточную, вызнавать, где находятся мои приятели-заговорщики… Не скажу, что я умею хорошо драться кулаками, но хотя бы пару синяков я им сумею поставить прежде чем умру! Или вцеплюсь зубами в шею…

Но нет, рано напугался. Дверь распахнулась, за ней стояли двое, виднелся деревянный столик на витых ножках и тележка со столовым прибором.

Ничего себе! Это что, специально для меня или так кормят всех заключенных? Безмолвные стражи Железной башни внесли стол в мою камеру, накрыли парчовой скатертью, поставили серебряные тарелки, два шандала со свечами, кувшины с символом пуантенских виноделов и несколько блюд, накрытых серебристыми начищенными крышками. Притащили два кресла. В камере сразу стало уютнее, а у меня аж слюни потекли.

Тюремные служки вышли, однако дверь почему-то не закрыли. В полутемном проеме виднелись стражники, остававшиеся в коридоре. Меня так и подмывало усесться за стол и начать долгожданную трапезу. Но постойте… Почему накрыто на двоих? У меня что, будут гости? Только бы не моя матушка! Тогда лучше сразу повесится, мучений меньше… Впрочем, разве могла она столь быстро приехать из поместья?

В коридоре раздались шаги. Твердые, уверенные. Но что самое интересное – эта походка мне была знакома.

– Прикройте дверь, – произнес низкий голос, обращенный к стражникам. – И марш отсюда! Будете подслушивать – вздерну.

Я обессилено опустился в предложенное тюремщиками кресло. Руки почему-то дрожали.

* * *

– Привет, Хальк! Извини, пришлось задержаться…

Это он! Конан! Самый настоящий! Его речь, которую не спутаешь ни с чьей другой, его руки со шрамом на тыльной стороне правой ладони, прищур его глаз, его манера отбрасывать пальцами волосы со лба и кривить угол рта в усмешке… Даже серьга в ухе – его любимая, простое тонкое золотое колечко с единственным синим камешком.

Только откуда он тут взялся?

Сказать, что я был поражен – значит, ничего не сказать. Конан, не обращая внимания на то что я превратился в сидячую статую, прошелся по камере своей чуточку тяжеловесной, но одновременно очень упругой походкой, потрогал влажные стены и ругнулся по-киммерийски. Это словечко, «льюги», я слышал от него много раз и произносил он его всегда с одинаковой интонацией.

– Я, кажется, им приказал, чтобы посадили в нормальную камеру, – ворчал Конан. – Уж прости, Хальк, что так вышло…

– Грозили в кандалы заковать, – слабым голосом наябедничал я. – Конан, я полагал, ты с остальными…

– В кандалы! – возмущенно воскликнул варвар. – Сетовы отродья! Ты что, буянил, бестолочь?

Он отодвинул свое кресло и уселся за стол напротив меня. Налил вина (разумеется, только себе – у него привычка такая) и неожиданно замолчал.

«Все боги мира и Бог Единый, что могло произойти за время, пока я отсутствовал в Университете? Либо они пошли, взяли штурмом дворец и пришибли самозванца, либо… Ой, нет… Почему он сказал про то, что приказал выделить мне хорошую камеру? Мама дорогая, что происходит? Кто это?»

– Вина хлебни, – хмыкнул король. – Что-то ты бледный. Посидел полдня в Железной башне и сразу в уныние впал. Хальк, очнись!

– Здравствуй… Конан, – выдавил я. – Ты как сюда попал?

– Через дверь, – спокойно ответил киммериец. – Кстати, тебе привет от Эвисанды. И от графини Эрде.

– Что-о? – у меня отвисла челюсть и я едва сдержался от того, чтобы не шарахнуться в сторону от человека, которого неплохо знал и всегда считал одним из самых благоразумных и честных людей из многих встреченных в моей жизни. – От кого?

– От графини Эрде, Ринги, жены Мораддина, – не меняя уравновешенной интонации, повторил Конан. – Эй, эй, Хальк, насколько я тебя знаю, ты никогда в обморок не падал! Я тебе кажется, сказал – выпей вина.

Ничего не чувствующими губами я коснулся краешка кубка и сделал несколько глотков. Вкус не ощущался, будто это было не вино, а вода.

– Ты кто? – наконец проговорил я, осмелившись взглянуть в такие знакомые, чуть насмешливые синие глаза киммерийца. – Или ты мне морочишь голову, или… Я не знаю, что думать.

– Я? – хохотнул варвар. – Я король Аквилонии, Конан Киммериец, из Канахов. А что же до моей истинной сущности…

Он скорчил рожу и удивительно тоненьким голоском пропищал: