Мятеж четырех

– Я хотел бы услышать твой рассказ, – ясно произнес у меня в голове спокойный доброжелательный голос, очень отчетливо выговаривающий слова. И я неожиданно легко вспомнил имя человека, которому он принадлежит. Хальк. Молодой летописец из Тарантии. Я рассказывал ему историю моей жизни. Мы сидели в той самой комнате с камином и медвежьей шкурой на полу… А белый волк был на деле вовсе не волком, а человеком. Оборотнем. Существом с двумя душами – человека и лесного зверя. Его звали Веллан, но мы все чаще называли его Велл. Велл Бритуниец из Пограничья. Он очень любил посмеяться над всем, что попадалось ему на глаза, и ужасно обиделся, когда я сказал, что он боится подземного чудовища. И с нами все время был еще кто-то… Мораддин. Немедийский граф из тайной службы тамошнего короля. Лысоватый коротышка-полугном с внимательным взглядом, который редко говорил, но если уж считал должным что-то сказать, то мы все его слушали… Мы сначала ездили в страну под названием Немедия, а потом в Аквилонию… А все началось с того, что гномы откопали под Граскаалем какую-то штуку, а она стала превращать людей в страховидл… Велл говорил, будто в Аквилонии наверняка измыслят средство, как справиться с подземной напастью. Ну да, Хальк и придумал такой способ. Увидел факел, гаснущий в луже, и придумал. Мы решили залить эту мерзость водой в брошенных мраморных копях. Она раскаленная, значит, наверняка лопнет от холодной воды. Я должен был открыть шлюзы, а Велл в это время бегал по коридорам и отвлекал чудище. Интересно, удался ли наш план?.. А в Аквилонии король – варвар. Самый настоящий, похожий на грабителя с большой дороги. И все время распоряжается. А я от нечего делать бродил по дворцу и случайно на трон сел, но, кажется, на меня за это не обиделись…

– Так как же тебя зовут?

На этот раз я даже не задумался над ответом:

– Эйвинд, сын Джоха, из деревни Райта в Пограничном королевстве.

И только сейчас понял, что черноты вокруг меня больше нет. То есть, конечно, было довольно темно, однако я ясно различал грубо отшлифованные камни, которыми был выложен потолок. На радостях я попытался вскочить… и тут меня подстерегала неудача. Шевелиться я по-прежнему не мог. Правда, после некоторых усилий я сумел слегка повернуть голову и скосить глаза налево-направо. Все, что мне удалось разглядеть – обычные камни вокруг и еще то, что сверху меня накрывает какая-то прозрачная крышка. Она была слегка зеленоватая и почему-то напомнила мне крышку гроба.

Но даже это не могло испортить моего сразу взлетевшего наверх настроения. Не знаю, где я оказался, не представляю, что со мной случилось, но я точно не умер! Разве по сравнению с этим имеют значение мелкие неурядицы навроде неподвижности?

* * *

Я был так уверен, что стоит мне вспомнить свое прошлое и открыть глаза, как все беды сами собой кончатся. Вышло же совсем наоборот – стало еще гаже. Я опять начал здорово сомневаться, живой я или мертвый. Ведь это ж ни в какие ворота не лезет: встать нельзя, есть-пить совершенно не хочется и, что самое смешное, до ветру тоже неохота. А такого просто быть не может!

Страшные сны никуда не исчезли. Только теперь они все время одни и те же. И даже не страшные, а какие-то тоскливые. Я видел какую-то глубокую расселину в горах, а в ее глубине – непонятную блестящую штуковину. Мне казалось, будто я стою на краю бездонного ущелья с лопатой в руках. Я должен обязательно откопать эту вещь. Но она такая огромная, что даже на то, чтобы очистить от камней и грязи маленький кусочек, уйдет вся моя жизнь.

Кто-то резко толкает меня в спину и я начинаю спускаться по обрывистой тропинке вниз. Идет мокрый снег и я слышу, как заунывно свистит ветер. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на небо, но вижу только клубящийся непроглядный туман. Чем ниже уводит тропинка, тем уже становится полоска неба над моей головой. Вскоре она почти исчезает, сливаясь с нависающими над ущельем мрачными каменными глыбами. Мне хочется еще разок посмотреть вверх, пусть даже там все затянуто туманом, но меня снова толкают. Наверное, я видел небо в последний раз.

И тут я отчетливо понимаю, что меня ожидает унылая серая бесконечность, которую я потрачу на то, чтобы ковыряться в замерзшей земле. И я почему-то должен быть безгранично счастлив тем, что мне доверено извлечение на свет этой никому не нужной и опасной гадости! А я точно знаю, что эта вещь опасна. Для меня и для всех живущих на земле людей. Не знаю, чем и почему, но она хуже затяжных войн, морового поветрия и вообще всего, что грозит роду людскому…

Вот тут я и возмутился. Говорить вслух я не мог, но что-то внутри меня истошно заорало, наотрез отказалось махать лопатой и захотело немедля оказаться дома. После этого бунта на какое-то время меня оставили в покое. Я лежал, пялился в каменный потолок, еле заметно светившийся тусклым голубоватым светом, иногда засыпал без снов, потом просыпался и все повторялось сначала.