Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Николай прекрасно понимал шаткость и неопределенность ситуации и тогда, когда площадь была окружена. Именно тогда он приказал приготовить экипажи для бегства императорского семейства из Петербурга. Он понимал, что в любой момент полки могут начать переходить на сторону мятежников. Он понимал, что отнюдь не все генералы прилагают максимум усилий для ликвидации мятежа. Он понимал, что в любой момент он может получить, как Милорадович, ружейную или пистолетную пулю. Когда все кончилось, он сказал принцу Евгению: "Самое странное во всем этом, Евгений, так это то, что нас обоих тут же не пристрелили".

Принц Евгений, человек несомненно умный, писал в мемуарах: "И все-таки мы должны сознаться, что возможность полного ниспровержения существующего порядка, при данных исключительных обстоятельствах, зависела от счастливой случайности".

Николай понимал, что время может сработать на мятежников. Что само наличие в центре столицы негаснущего очага возмущения должно порождать сомнения в войсках. Он потому и начал с кавалерийских атак, плохо задуманных, неподготовленных и вяло выполненных, что хотел ликвидировать, снять эту ситуацию до прихода других полков. Вернее, начал он с бессмысленного стояния против мятежного каре — в слабой надежде, что этот кошмар развеется, пройдет как во сне. Но ни это ожидание, ни кавалерийские атаки не решили проблемы.

Николаю смертельно не хотелось вступать с мятежниками в переговоры, после того как они взяли верх в вооруженных столкновениях. Но другого пути он в тот момент не видел.

Очевидно, первым парламентером, посланным к мятежникам, был генерал Воинов. По своему положению командующего Гвардейским корпусом он и должен был первым попытаться привести мятежников к повиновению. Но он, вместе с Бистромом, безуспешно уговаривал присягнуть оставшихся в казармах московцев, а затем, на площади, вел переговоры с восставшими — по имеющимся свидетельствам — до смешного вяло и неохотно. Генерал Воинов, храбрый и решительный кавалерийский генерал, будучи, как и Милорадович и Бистром, одним из виновников междуцарствия, не нашел в себе, в отличие от Милорадовича, сил для отчаянной попытки исправить свое положение. Не хватило ему, в отличие от Бистрома, воли для спокойного выжидания. Генерал Воинов в этот день играл жалкую роль. Он несколько раз пешим и конным приближался к каре и колонне моряков. По одним сведениям, в него стреляли, по другим — народ забросал его камнями… В 1826 году он был смещен с поста командующего гвардией.

Главные переговоры начались после неудач кавалерийских атак и по возвращении Николая с Дворцовой площади, где он столкнулся с колонной Панова.

Прежде всего Николай направил к восставшим петербургского митрополита Серафима. И то, что в качестве парламентера использован был верховный столичный иерарх, — знаменательно. Это означало провал военных методов — воздействия воинской силой и бесперспективность генеральских приказов и уговоров. Митрополит — другая психологическая сфера. Присяга — акт, освященный Церковью. И митрополит должен был объяснить мятежникам правоту Николая. Для императора, начавшего с кавалерийских атак, с демонстрации своей непреклонности, это был шаг назад, явное отступление. Николай осознавал неясность исхода событий, качание весов…

Как мы увидим, митрополит Петербургский Серафим и митрополит Киевский Евгений оказались на площади после половины третьего. Стало быть, из дворца они были вызваны между половиной второго и двумя. То есть после первых неудачных кавалерийских атак. Пришлось долго уговаривать двух немолодых иерархов выйти из кареты на сумеречную холодную площадь, на которой то и дело вспыхивала стрельба — восставшие реагировали на перемещения правительственных войск и подбадривали себя.