Мятеж реформаторов: Когда решалась судьба России

Рылеев писал 16 декабря 1825 года: "Когда достоверно узнали, что государь цесаревич отказался от престола, положено было не присягать вашему императорскому величеству, офицерам подать пример солдатам и, если они увлекутся, то каждому, кто сколько может, привести их на Сенатскую площадь, где князь Трубецкой должен был принять начальство и действовать смотря по обстоятельствам. Причем, однако ж, решено было стрельбы не начинать, а выждать выстрелов с противной стороны. Во всяком случае не предполагали, чтобы солдаты стали стрелять против солдат, и потому надеялись более, что дело кончится без кровопролития, что другие полки пристанут к нам и что мы в состоянии будем посредством Сената предложить вашему величеству или государю цесаревичу о собрании Великого Собора, на который должны были съехаться выборные из каждой губернии, с каждого сословия по два. Они должны были решить, кому царствовать и на каких условиях. Приговору Великого Собора положено было беспрекословно повиноваться, стараясь только, чтобы народным Уставом был введен представительный образ правления, свобода книгопечатания, открытое судопроизводство и личная безопасность. Проект конституции, составленный Муравьевым, должно было представить Народному Собору как проект".

Сенат и созванный им Великий Собор выступают вперед в эти дни. И сколько здесь знакомых по прошлым векам и началу века девятнадцатого идей и понятий: депутаты сословий, представительное правление, свобода книгопечатания и безопасность личности, конституционные ограничения самодержавия. Здесь в некотором роде — с существенными оговорками и коррективами — суммированы мечтания многих поколений русских конституционалистов.

Но в этом письме Николаю Рылеев писал отнюдь не всю правду.

Группа Рылеева — Трубецкого вовсе не собиралась оставлять у власти — на любых условиях — Николая или Константина. Николая-то уж во всяком случае. Недаром негласным элементом тактического плана, как мы увидим, было цареубийство, физическое устранение Николая.

Ближайший к Трубецкому в последние перед восстанием дни человек — Пущин — говорил: "Возможность сего предприятия основывал я на военной силе, которая в состоянии будет отстранить царствующий дом от престола…" Нет сомнения, что он излагает их общий с Трубецким взгляд.

А Рылеев в этот начальный период следствия старался заслонить радикальные намерения своей группировки умеренной программой Батенькова.

(В один из моментов следствия, находясь в состоянии сильного возбуждения и не желая ничего скрывать, а иногда и преувеличивая свою роль, Батеньков между прочим показал: "Относительно средств предприятие основано было тоже на моей мысли, а именно, чтоб, подняв войска именем государя цесаревича, идти от полка к полку собрать более народа, не делать ни малейших беспорядков, — сие я считал тем более возможным, что солдаты должны надеяться в случае неуспеха — амнистой, а в случае превозможения с их стороны — награды от его высочества…"

Именно это заявление Батенькова показаниями Трубецкого вполне подтверждается.)

Следствие, располагавшее мозаикой многих показаний, наступало, и Рылеев, как и Трубецкой, вынуждены были говорить все определеннее.

24 апреля 1826 года Рылеев показал: "При совещании о средствах к возмущению солдат я полагал полезным распустить слух, будто бы в Сенате хранится духовное завещание покойного государя, в коем срок службы нижним чинам уменьшен десятью годами. Мнение сие как Трубецким, так и всеми другими членами единогласно принято было, и положено было поручить офицерам разных полков, принадлежащих к обществу, привести оное в исполнение".

Естественно, вставал вопрос о практических средствах для переворота. И Рылеев вынужден был показать: "Когда еще надеялись только на полки Гренадерский, Московский и Гвардейский экипаж, Трубецкой действительно однажды в разговоре со мною усумнился в успехе, ибо, говорил он, невероятно, чтобы все роты увлеклись примером нескольких. Я, напротив, думал, что в каждом полку достаточно одного решительного капитана для возмущения всех нижних чинов, по причине их негодования противу взыскательности начальства; и когда я спросил Трубецкого, какую силу полагает он достаточною для совершения наших намерений, он отвечал: "Довольно одного полка". На это я сказал ему: "Так нечего и хлопотать; можно ручаться за три, а за два — наверное". Впоследствии же… сверх означенных, стали надеяться и на полки Измайловский, Финляндский и Егерский…"