Мятежник

— Южане должны скулить, как собаки, лакающие собственную блевотину! — преподобный Элиял начал подводить итог, который, в свою очередь, приведет к яростным и экспрессивным выводам, но один из присутствующих не стал дожидаться этого заключительного фейерверка. Под галереей, в самом дальнем углу церкви скрипнуло сиденье, и молодой человек выскользнул в проход.

Он сделал на цыпочках несколько шагов к задней двери, а потом пробрался к вестибюлю. Несколько человек, заметившие, как он уходит, решили, что он нехорошо себя чувствует, хотя, по правде говоря, Адам Фалконер ощутил не физическое недомогание, а сердечную боль. Он помедлил на ступенях у входа в церковь и глубоко вздохнул, а за его спиной то гремел, то понижался голос проповедника, теперь приглушенный гранитными стенами высокой церкви.

Адам выглядел столь же впечатляюще, как и его отец. У него были такие же широкие плечи, крепкое телосложение и решительное лицо, те же белокурые волосы, голубые глаза и квадратная борода. Его внушающее доверие лицо в этот момент выглядело озабоченным.

Адам прибыл в Бостон, получив письмо от своего отца с описанием прибытия Старбака в Ричмонд. Вашингтон Фалконер вкратце обрисовал неприятности Ната, а потом продолжил:

«Ради тебя я предоставил ему кров со всей возможной теплотой и полагаю, он останется здесь, пока будет в этом нуждаться, более того, я предполагаю, что навсегда, но подозреваю, что лишь страх перед родными удерживает его в Виргинии. Возможно, ты мог бы найти время и отвлечься от своих усилий, — в выборе этого слова Адам учуял отцовский гнев, — и сообщить родителям Ната, что их сын раскаивается, унижен и зависит от милости других людей, и не могли бы они послать ему какой-нибудь знак в качестве примирения?»

Адам очень хотел посетить Бостон. Он знал, что этот город был самым влиятельным на Севере, в этом месте знаний и благочестия он уповал найти людей, которым предложит надежду на мир, но также рассчитывал найти немного мира для Ната Старбака, в результате чего отправился в дом преподобного Элияла Старбака, но тот, извещенный о причине визита Адама, отказался его принять.

Теперь Адам прослушал проповедь отца своего друга и начал подозревать, что ни Америке, ни Нату особо не на что надеяться. Пока с кафедры изливался яд, Адам понял, что компромисс невозможен, пока не утихнет эта ненависть.

Христианская Комиссия по установлению мира была совершенно неуместна, раз американские церкви в той же степени могли принести мир, как пламя свечи растопить лед на озере Уэнхем посреди зимы.

Америка, благословенная земля, должна была погрузиться в войну. Для Адама это выглядело бессмысленно, потому что он не понимал, как порядочным людям может прийти в голову, что война может успешнее решить проблемы, чем доводы и добрая воля, но мрачно и неохотно Адам начал осознавать, что добрая воля и доводы не являются главной движущей силой человечества, историю вслепую направляет убогое топливо — страсти, любовь и ненависть.

Адам шел по аккуратным улицам богатых жилых кварталов Бостона, под покрывшимися листвой деревьями и рядом с высокими чистыми домами, радостно украшенными патриотическими флагами и гирляндами. Даже экипажи, ожидавшие прихожан, чтобы развезти их по комфортабельным домам, щеголяли американскими флагами.

Адам любил этот флаг и его взор застилали слезы, когда он смотрел на всё то, что являлось символом его убеждений, но теперь признался себе в том, что эти яркие звезды и широкие полосы родовой эмблемы выставляли напоказ ненависть, и он знал, что всё, над чем он трудился, вот-вот будет расплавлено в этом горниле. Надвигалась война.

Томас Траслоу оказался темноволосым коротышкой с каменным лицом и пронизывающим взглядом, его кожа потемнела от грязи, а одежда была покрыта пятнами жира.

Длинные волосы были нечёсаны, как и густая борода, вызывающе торчащая на загорелом лице. Он носил грубые сапоги с толстой подметкой, широкополую шляпу, грязные кентуккские джинсы и домотканую рубашку с короткими драными рукавами, обнажающими накачанные бицепсы.

На правом предплечье у него была татуировка в виде сердца со странным словом «эмели» под ним, и Старбаку понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это, должно быть, неправильно написанное имя Эмили.

— Заблудился, парень? — окликнуло это малопривлекательное создание Старбака. Траслоу держал в руке старинный кремниевый мушкет, чье мрачно чернеющее дуло твердо нацелилось Старбаку в голову.

— Я ищу мистера Томаса Траслоу, — сказал Старбак.