Мятежник Пакс (ЛП)

— Я уже исцеляюсь, — говорит он. — Мы сделаем, как ты говоришь. Я не могу поверить, что кто-то будет так трусливо делать то, что ты говоришь, но я могу поверить тебе. Если ты так говоришь, то так и есть.

Я скрестила руки и пошла рядом с ним, раздраженная тем, что он не слушал меня, и еще больше раздраженная тем, что я ошибалась. Видимо, ему не нужно было отдыхать. Хорошо для него. Но я также тронута его словами. Даже удивлена. Там, где я думала, что он был жестоким убийцей, я начинаю видеть, что под всей его дерзкой и грубой внешностью есть прикосновение чего-то заботливого и милого, хотя он никогда не признает этого. Тем не менее меня также пугает насилие, которое он проявил к пилоту. Неужели я действительно собираюсь привязать себя к кому-то с такой яростью, скрывающейся прямо под поверхностью? Столько власти?

Он надевает штаны только после того, как я отчитала его, что он не может ходить и позволять другим женщинам видеть его наготу. Это мой член, и я не хочу им делиться. Я определенно не хочу делить вид его задницы.

— На шаттле, до того, как нас сбили, ты собирался что-то сказать. Что-то насчет твоего изгнания? — Говорю я, пытаясь казаться менее заинтересованной. Он вздрагивает, хотя я не уверена, что это из-за моего вопроса или трех пулевых ранений.

Пакс не отвечает в течение очень долгого времени. Я иду рядом с ним, боясь говорить, поскольку он, по-видимому, ищет правильный способ сказать мне, что у него на уме. Мы идем по очень толстой и длинной ветке, которую Пакс называет «линией жизни», потому что она, по-видимому, проходит почти горизонтально на десятки миль, и она ведет к Кольке. Мы уже прошли несколько чужеродных видов, кроме Примуса, включая группу женщин Колари, носящих воротники, во главе с пурпурной кожей Примуса.

— В последние годы перед моим изгнанием, когда я был еще королем, — говорит Пакс медленно, после нескольких долгих минут молчания. — Мы воевали с небольшой группой экстремистов с юга, «Серебряными кулаками». Они думали, что заслуживают защиты от Тольтека, и мы думали, что они должны прекратить выбирать бои, которые они не могут выиграть. После нескольких месяцев напряженности Серебряные кулаки оказались не на той стороне клана Парта. Я отказался предложить помощь, когда война начала плохо для них оборачиваться. В отместку три серебряных кулака пробрались в Колку со взрывчаткой. Мне удалось поймать их и захватить, прежде чем они могли ее использовать. Все мои советники говорили мне, чтобы террористы были убиты. Но я верил, что им можно помочь. Что они могут научиться жить среди нас и, возможно, даже начать исправлять ущерб, нанесенный нашим людям. Поэтому я встречался с ними каждый день, ел с ними, разговаривал с ними. Мы стали хорошими друзьями. И, наконец, я освободил их. Мои советники были в ярости, но они подчинились моим желаниям, так как я был королем. Через два дня, вся западная часть города была подожжена. Сотни умерли до того, как пламя можно было контролировать. Женщины, мужчины, дети. Мой советник Феррус лично выследил трех террористов и заставил их признать свое преступление. Он не проявил к ним милосердия.

— Итак, — говорю я. — Ты отправился в изгнание?

— Да. Я подвел своих людей. У них не было возможности отстранить меня от власти, поэтому я сделал сам то, что должен был сделать. После этого единственным способом сохранить мою честь было найти достойную смерть. Я начал с боевых арен, но оставил после себя больше тел, чем хочу вспомнить. Тогда я попробовал свои силы в войнах, но все равно не смог найти желаемой смерти. Поэтому я, наконец, сбросил свои доспехи и оружие, поклявшись использовать только свои природные способности для борьбы с монстрами в Мертвом море. После рассказов я подумал, что обязательно найду там свою смерть. Но все же… Этого было недостаточно.

— Потом пришла я и разрушила твои планы, — говорю я.

Медленная улыбка ползет по его губам.

— Да. Ты действительно испортила их.

Я обнимаю его руку, когда мы идем.

— Ты сделал то, что считал правильным, Пакс. Это все, что каждый может сделать.

Он выглядит так, будто собирается что-то сказать, но затем замолкает.

— Что? — Спрашиваю я.

Он колеблется.

— Твои слова добры. Я не хочу их сбрасывать со счетов. Только то, что можно сделать больше, чем то, что они считают правильным. Если стремление к справедливости приводит к несправедливости, они могут посвятить себя исправлению несправедливости. И вместо этого я выбрал более слабый путь. . Я сдался. Я не думал, что это была капитуляция в то время. Я думал, это достойная жертва. Но теперь я вижу, насколько это было глупо. Пытаясь сделать то, что было благородно, я обесчестил себя, бросив свой народ и ища того, чего хотел.

— Ну, выслушав тебя, — говорю я, — кажется, тебе нужен был опыт, чтобы расти. Я знаю, что ты станешь лучшим королем, когда вернешься.

Он смотрит на меня.