Мятежное хотение

Корчмой оказался большой дом, который своей крышей укрыл зараз с пяток хижин, у которых в тоскливом ожидании томилось несколько женщин. Мужики расселись на бревнах и сладко потягивали хмельной малиновый настой.

— Эй, бабоньки, мужиков привел, — гаркнул детина так, что сидевшие на бревнах поперхнулись.

— По кафтанам видать, не шибко богатенькие, — высказалась одна из девок, видно, та, что побойчее других.

— А ты на кафтаны не смотри, — мгновенно отреагировал детина, — ты смотри, что он под кафтаном носит. Хе-хе-хе! Эй, Нестер Лукич, вылезай из берлоги, гостей к тебе привел! — ревел весенним медведем детина.

На высоком пороге, который резным рундуком и перилами мало чем уступал царскому Красному крыльцу, показался крепкий мужичок. Точнее, он выкатился на своих коротких ножках, подобно мягкому пушистому шару, прямо к своим гостям.

— Чего желаете, господа? Пива испить или… может быть, усладу какую?

— Пива и усладу! — объявил Иван Васильевич и уже поглядывал на рыжую конопатую малютку, которая улыбалась гостю так, как блаженная, одаренная в Пасху золотым рублем.

«На вид эдак лет пятнадцать будет», — подумал Иван Васильевич. И вспомнил о том, что несколько лет назад, когда стоял в Вологде, ему досталась точно такая же конопатая матрешка.

А девка к томным делам, видно, привычная, уже ластится к хозяину и на Ивана кивает.

— Вон тот дикой мне приглянулся.

— Только ведь мы, господа, не за просто так. Цену нашу знаете? — напыжился хозяин. — Пять гривен мне и две гривны девке, той, что выберете.

— Федька, дай хозяину золотой, — распорядился Иван Васильевич, — только одной девоньки нам маловато, мы с пяток заберем.

Хозяин взял золотой, внимательно осмотрел его: не стерта ли позолота. Убедившись, что монета не воровская, великодушно разрешил:

— Да за такие деньги вы можете полпосада баб отобрать. Эй, девоньки, кто из вас молодцам рад послужить? Я для вас самую лучшую горницу сыщу. Проходите, господа, пока не насытитесь, тревожить не стану!

Иван Васильевич ухватил трех баб в охапку. Руки у государя загребущие, да такому и половины посадских девок мало будет.

Из-за ворот вышел детина. Он держал за плечо девицу лет восемнадцати, и, глядя на нее, было ясно, что гривенники он откладывал не зря. Не баба, а щербет персидский! Да ежели ее ожерельем жемчужным украсить и приодеть в шубку бобровую, любой боярышни краше станет.

Разомкнул объятия Иван Васильевич, выпустив на свободу девок, и воззрился на красавицу. Самодержец привык получать все самое лучшее. С Волги к столу государя свозили самых больших осетров, самый искрящийся мех шел на царскую шубу, а его скипетр украшали красивейшие каменья. И женщин он всегда выбирал только видных, так почему же сейчас этим сокровищем должен владеть кто-то иной? А детина запустил лапу под сарафан девицы и крякнул от удовольствия.

— Ты это потише! — обругала нахала девка.

Однако в ее голосе невозможно было уловить даже нотки осуждения.

— Я покупаю у тебя девку! — вышел вперед Иван. — Сколько она стоит? Пять рублей? Десять? Пятнадцать?.. Федька, отсыпь отроку горсть монет!

Детина недовольно поморщился:

— А кто ты такой, чтобы покупать? Царь или, может быть, султан басурманский?!

Прикусил губу Иван Васильевич.

— А может, тебе мало? Еще получишь. Но девка эта моя!

Ладонь детины слетела с плеча девицы и отпустила на волю дорогую добычу.

— Так, значит, тебе слов моих мало? — подступил детина ближе к Ивану.

А Федька уже нашептывал государю в ухо:

— Государь Иван Васильевич, уступи ты ему девку, не сладить нам! Забьют нас и даже не признают, кто перед ними! А разве потом правды сыщешь?

— Я привык получать то, чего хочу! И мне не важно, что это — царствие иноземное или девка дворовая! — начинал злиться Иван. — Меня не интересует и плата. Что для меня ворох монет, если я владею половиной мира!

Иван видел зеленые глаза девицы и вдруг неожиданно понял, что попроси сейчас детина за них половину царствия, он не смог бы противиться искушению.

Парень остановился от Ивана в нескольких шагах — так смотрит на соперника секач, прежде чем клыками-саблями распороть ему бок.

— Нет! — выкатился навстречу гостям хозяин корчмы. Глядя на его раздутый живот, казалось, что еще одно движение — и он, подобно мыльному пузырю, лопнет, разметав во все стороны лоскуты одежды. Однако он не треснул — живым заслоном встал на пути детикы. — Куда же ты на него? Не видишь, что ли, не из простых он мужей! Откуда тогда у него золотой взялся да еще кошель серебра! Из дворовых он, из царских! Ежели пропадет, тогда стража хватится! Набегут стрельцы и всех по темницам растащат! Ты этого хочешь?! Этого?! — напирал животом крепыш на оторопевшего детину, — Ежели спор хочешь решать, то на Божий суд надо положиться.

— И то верно, — поддакнул один из мужиков, — стрельцы даже до темницы не доведут, забьют по дороге.

— Пусть будет Божий суд, — согласился детина.

— На чем будем драться: на палках или кистенях? — деловито поинтересовался Иван Васильевич.

Он вел себя так, как будто Божий суд для него дело обычное.

— На палках.