Мятежный батальон

— Вот, вот, пахать-то нечего! Куда ни кинь, везде один и тот же клин… Что хочешь, то и сей.

— А навозу где взять, если лошади нет, да и коровенку за недоимку увели?

— Так что культура культурой, братцы, а землица-то прежде всего…

Как ни изощрялись господа офицеры, а революционные веяния все глубже проникали в сознание служивых. Они все внимательней прислушивались к словам подпольных агитаторов, все охотнее читали листовки и прокламации. Начальство наконец стало замечать это, забеспокоилось.

Однажды зимним вечером разводящий, сменив посты, возвращался в караульное помещение. Он поднялся на крыльцо и при свете уличного фонаря заметил под ногами какую-то бумагу. Гвардеец наклонился. В руках у него оказалась небольшая брошюра. Преображенец огляделся — нигде никого. Тогда он отнес книжицу начальнику караула. Тот прочитал ее. Брошюра призывала солдат не участвовать в подавлении выступлений рабочих и крестьян. В ней приводились примеры отказа военнослужащих выполнять распоряжения офицеров. Унтер доложил об этом командиру роты. Мансуров в свою очередь счел необходимым показать находку генерал-майору Гадону. Так она, по словам Мансурова, дошла до адъютанта главнокомандующего ротмистра князя Щербатова.

Этот случай насторожил Мансурова. Он стал кое-кого подозревать. В марте 1906 года аресту подвергся солдат Росляков, который должен был в этот день увольняться в запас. При обыске в его вещах нашли книги «преступного содержания». Рослякова отправили в охранное отделение.

До сих пор в нашей роте не было случаев шпионства и фискальства. Поэтому я решил дознаться, кто же совершил эту подлость. Выяснилось, что по доносу ефрейтора Сбруева (из 1-й роты) начальство пожелало осмотреть вещи Рослякова. Когда тот заявил, что у него с собой ничего нет, ефрейтор нашей роты Карл Гезлер показал сундук Рослякова. В нем и обнаружили революционную литературу.

Поступок Гезлера меня возмутил. При построении на вечернюю поверку я разоблачил его перед всеми солдатами.

Гезлер ничего не сказал, затаил злобу. После событий 1906 года в батальоне Гезлер, опасаясь расправы за предательство, сумел при содействии своих покровителей уволиться в запас. На военный суд в октябре 1906 года в село Медведь он не явился. Его клеветнические показания были оглашены заочно.

Вскоре после ареста Рослякова заведующий хозяйством части полковник Лошкарев сообщил Мансурову, что его швейцар и лакей рассказали, будто унтер-офицер Гаранович встречается с какой-то подозрительной курсисткой.

За Гарановичем была организована слежка. Мансуров установил контакт с подполковником Модлем из охранного отделения. Тот записал приметы Гарановича. Но уличить каптенармуса в чем-либо предосудительном не удалось.

Через некоторое время Гаранович получил из дому телеграмму о болезни матери. Он попросил у капитана Мансурова отпуск. Мансуров запросил волостного старшину. И когда он подтвердил, что мать Гарановича нездорова, командир роты выхлопотал унтер-офицеру отпуск. При этом Мансуров осторожно прощупал Гарановича:

— Не остается ли тут у тебя в Петербурге зазноба, которая будет скучать?

— Нет, — ответил Гаранович. — Была у меня знакомая прачка, но мы с ней поссорились.

— Поедешь на родину, так не забудь, что служишь в гвардии. Береги честь мундира! — покровительственно пожелал Мансуров. — Между прочим, если будут спрашивать тебя дома о том, как решается вопрос с землей, то говори, как я вам разъяснял.

— Так точно, ваше высокоблагородие, — ответил Гаранович послушно. — Я буду говорить землякам, что нужны власть и порядок и бунтовать грех.

— Ну то-то же! Поезжай с богом!

Гаранович не знал, что Мансуров в последнее время стал часто заходить к нему в ротный цейхгауз неспроста. На следствии ротный показал, что он посылал Гарановича с каким-нибудь поручением, а сам тем временем обшаривал карманы его одежды, висевшей на стене, — искал, нет ли в них чего-либо подозрительного. Когда Гаранович готовился к поездке домой, Мансуров ухитрился осмотреть его сундук и ящики письменного стола. Но ничего, кроме обычных служебных документов и личных писем, не нашел. Просмотрев отчеты и расчеты, капитан убедился лишь в том, что Гаранович хорошо исполняет свои служебные обязанности.

По приказанию генерала Гадона Мансуров встретился в охранном отделении с подполковником Модлем и справился, что дала слежка за Гарановичем. Модль сказал:

— Ваш командир полка напрасно беспокоится. У нас нет никаких данных о том, что Гаранович революционер.

Со второй половины октября 1905 года я стал посещать собрания рабочих в клубе Карла Маркса на Васильевском острове. Но он по требованию полиции вскоре был закрыт.

Несколько позже у Балтийского завода я познакомился с рабочим по кличке «Взводный». Подлинную фамилию его не знаю. У него на руках после 9 января остались шрамы от казачьей шашки. С иронией и болью, хмуря густые брови, «Взводный» говорил мне:

— Ну вот, теперь мы ученые. Больше не пойдем к царю просить милости, а будем требовать свое с оружием в руках.