Мятежный дом

Дик поклонился морлокам — коротко, как противникам на татами. Морлоки тоже склонили перед ним головы — и уже через несколько секунд четверо из них исчезли, растворились в массе полуголых и голых тел. Двое, капрал и его товарищ, ждали медтеха.

— Жаль, что по моей молитве не происходит чудес, — прошептал Дик, обращаясь к Ману. — Мне бы хотелось отблагодарить вас хоть чем-то, мастер ися. Хотя бы умолить Бога вернуть вам слух.

— Отблагодарить? — изумился медтех, — но за что?

— Вы меня жалели.

— Ах, тэнконина Ман и сейчас жалеет, — ися опустил глаза. — Был рад видеть, что вы живы, не лгу. Но с такой искренностью долго не проживете.

— Проживу столько, сколько нужно, мастер ися, — Дик сказал это уже ему в спину — а значит, ися никак не мог этого услышать, разве что ему потом перескажут морлоки.

Дик скрылся в проходе и подобрал с пола свою одежду. Его внезапно охватил озноб — такой сильный, что юноша с трудом попал дрожащими руками в рукава.

— К-как вы здесь б-бегаете голышом, — пробормотал он, оставив бесплодные попытки застегнуть куртку. — Холод собачий!

— Да что вы, сэнтио-сама, — искренне удивился Рэй. — Здесь жарко.

Дик вынул из кармана сигареты, достал одну и неловко раскрошил ее. Затоптал в песок, достал вторую, попробовал прикурить — и прожег посередине, опалив себе подбородок.

— Симатта, — он вышвырнул и эту.

— Дайте я, — Рэй протянул руку к зажигалке. — Да что с вами, сэнтио-сама?

— Не знаю, Рэй-кун, — юноша взял сигарету и затянулся. — Просто я так устал…

* * *

К радости всех обитателей Салима, Дик провел там целую пятидневку, ходил с партией «охотников» за личинками капп, таскал из заброшенной выработки камни, чтобы надежнее перекрыть выход в ничьи катакомбы, переносил, обмотав нос тряпкой, органику для выпрошенной у Ван-Юнь бустерной грибницы, играл с Ксаной и ходил на проповедь с Батлером и Остином. Потом он еще раз встретился с боевыми морлоками — в пустой пещере, подготовленной, видимо, для расширения Лабиринта, да так и законсервированной в полуразработанном состоянии — даже проходческие щиты не были демонтированы и вывезены из нее.

Рэй смотрел на своего капитана во все глаза и удивлялся тому, откуда в нем берется эта способность убеждать. Он знал, что капитан — далеко не дурак, и что невзгоды выбили из него изрядную часть юношеской робости — но все-таки наедине с Рэем и в Салиме он иногда позволял себе… ну, расслабиться что ли. Побыть не старше, чем он есть. И в эти часы никак нельзя было подумать, что он способен внушить десятку здоровенных морлоков… да хоть что-нибудь. Конечно, в первый раз все они были — молодняк, сплошная зелень. Но во второй раз они притащили с собой старика, который считал месяцы до усыпления — он помнил еще Бона. Глядя на его крепкие, желтые клыки и когти, Рэй никак не мог бы подумать, что он уйдет потрясенным сильнее всех. А вот поди ж ты.

Нет, сам капитан мог говорить, что он обыкновенный, и даже худший из худших и последний из последних — но Рэй-то без оптического прицела видел, что Дух ведет его. Он мог чувствовать слабость и усталость — как тогда, после первой встречи — но даже тогда Дух его не покидал.

Расставаясь с морлоками, Дик сказал, что на следующей пятидневке не придет: в Праздник Дождя у него назначено важное свидание.

— Говорить вам будет Порше Раэмон, — сказал он.

— А кто он такой? — фыркнул самый задиристый из молодняка. Дик осадил его одним взглядом и тремя словами:

— Он — это я.

На пути обратно в Салим Рэй осторожно спросил его:

— Сэтио-сама, вы уверены, что я справлюсь?

— Конечно, Рэй. По-моему, там, где справился я, справится кто угодно.

Рэй не находил в себе подобной уверенности. Он понимал теперь, что означает «нет пророка в своем отечестве»: то, что Дик не такой как все, морлоки принимали спокойно и безоговорочно. Он принадлежал к высшей породе людей, и к самым сливкам этой породы: капитанам и пилотам. Он показал себя настоящим туртаном. Он показал себя настоящим чудотворцем, заставив руку капрала Когтя онеметь. Всего этого Рэй не мог.

Они вернулись в Салим и поужинали, а потом Дик лег на спальник и заснул — в последний раз перед возвращением в Муравейник. Стояла жара и духота, Салим погрузился в тяжкую дремоту — и только Мария в круге света от лампочки перешивала какую-то тряпку для Ксаны. Рэй не мог спать. Он сел в ногах у капитана и задумался.

— Раэмон, — вдруг тихо позвала Мария. — Раэмон, сядь поближе.

Рэй пересел.

— Не хочется его отпускать, — признался он вдруг. — Тонет сердце. Как он там будет один?

— И как мы здесь будем одни, да?

Рэй, подумав, согласился. Мария вздохнула тяжело.

— Нам хорошо, когда он здесь. Уходит страх, и все кажется правильным. Как будто у нас появился хозяин.

— Не смей так говорить! — Рэй щелкнул хвостом о стену. — Сэнтио-сама никогда не…

И осекся.

— Да, он не стал бы, — кротко согласилась Мария. — Но мы стали. Даже ты… ах, неужели все это так глубоко в нашей крови?

Она опустила голову и по широкому крылу ее носа скатилась слеза. Рэй растерялся. Он не умел утешать женщин. Он видел, как это делают человеческие мужчины, но не знал, получится ли у него.