Мятный шоколад

«Если ты уверен, что жив — это не значит, что ты не умер! Нет, если ты уверен, что не умер — это не значит, что ты еще жив. Вернее, если тебя, блин, до сих пор не убили, это не значит, что тебя не убьют потом! А если подобная ахинея лезет в башку, то это значит, что тебя сильно стукнули по этой самой башке прикладом от Калаша и, вероятно, произошел какой-то программный сбой, да такой серьезный — что аж на философию потянуло! И все же, если тебя пока еще не убили… — Клим поморщился, отлепил ото лба мерзкую паутину, скрутил ее в маленький комочек и щелчком отправил в темноту. Темень кромешная, глаза так и не привыкли ко мраку. Комната без окон, вероятно, подвал — он обследовал все на ощупь, как только очнулся, — металлическая дверь, неровный цементный пол, холодные кирпичные стены, скрипучая кровать без матраса, шаткая табуретка, алюминиевая кружка с пыльной водой, ведро… — Ай, молодцы! Предусмотрели все: есть что попить и куда пописать — живи и радуйся, только вот ухо болит. Может, все же не убьют? А ухо-то как болит! Куда, интересно, Заболоцкого дели?» — Клим придвинулся к стене и приложил опухшее ухо к прохладному шершавому кирпичу. Полегчало уху, но не Климу: беспокойство за судьбу друга так давило на грудную клетку, что останавливалось дыхание.

Заболоцкого было жалко, он не был ни в чем виноват. Собаку тоже было жаль, по-человечески так жаль, до слез… Жаль было и свое ухо, родное все ж таки… Ужас, как же он потом провонял, и когда успел только? Козлы! А вот егеря Николая почему-то совершенно не жаль. Неужели он так очерствел?

За дверью послышались приглушенные торопливые шаги. Клим сел и напрягся, кровать под ним издала скрипучий стон. В замке со скрежетом повернулся ключ. Дверь распахнулась. Свет от мощного фонаря резанул по глазам и ослепил.

— Шуруй на выход! — гаркнул охранник.

— Куда? — вежливо поинтересовался Клим и загородил рукой лицо — свет, направленный в глаза, мешал ему видеть выражение лица собеседника, и Клим нервничал еще больше, потому что не мог хотя бы приблизительно представить, что же его ждет?

— После узнаешь, — ухмыльнулся охранник, — вставай!

— Фонарь убери, — медленно поднявшись с кровати, попросил Клим. Охранник недовольно хмыкнул, но просьбу исполнил.

— Иди, и не вздумай дурака валять, пристрелю, — предупредил охранник и, ткнув его для убедительности автоматом в спину, пропустил вперед.

Они поднялись по тускло освещенной узкой лестнице, миновали небольшой коридор, поднялись еще выше и оказались в светлой просторной комнате. Это был кабинет с большой богатой библиотекой.

Иван Аркадьевич сидел в кресле-качалке у открытого окна. Несмотря на жару, ноги его были укрыты клетчатым шерстяным пледом. На подоконнике имелись: раскрытая толстая тетрадь, кофейная фарфоровая чашечка, почти прозрачная, с тонким золотым ободком, хрустальная пепельница, полная изломанных окурков, позолоченная зажигалка и измятая пачка сигарет. Внешне хозяин выглядел спокойным, но у Клима от ужаса волосы на затылке зашевелились и подкосились ноги. Сесть ему, однако, никто не предлагал, и Клим так и остался стоять посередине комнаты под прицелом этих сухих, водянисто-голубых глаз. Старик молчал и ждал. Клим нервничал и пытался найти подходящие слова, чтобы хоть как-то оправдаться.

— За что вы убили Николая? — неожиданно для самого себя брякнул Клим — это было самым глупым, что только можно было сказать, так как этой выходкой он подписал себе окончательный смертный приговор.

— Николая никто не убивал, он утопился, — сухо сказал Иван Аркадьевич. — Значит, вы подумали, что мы устранили егеря, поэтому и решили спешно покинуть базу?

— Как это утопился? — растерялся Клим. — Но… почему?…

— Я его уволил и попросил покинуть базу, но он пожелал остаться, вот таким вот странным образом. Кстати, он оставил прощальное письмо, в котором сообщил, что хочет стать духом озера и оберегать его покой вечно. Жаль его, хороший был мужик.

— Так значит…

— Вы не ответили на мой вопрос, Клим, — жестко прервал его старик. — Вы решили уехать, потому что подумали, что я могу так поступить с человеком, который у меня работал?

— Я вас не знаю, — буркнул себе под нос Клим.