Мяу

Ильдар не произнёс стандартное и вежливое, что-то вроде — «Рад был познакомиться. Приятно было с Вами общаться. Спасибо за приём!». Нет! Он попросту открыл дверь и вышел. Ильдар испытывал смешанные чувства. Хотя должен был признаться, что в основном превалировал негатив, но в то же время было в отчиме что-то притягательное. Соблюдение порядка и чистоты, вон, как он тщательно отмыл плащ! Качественная отделка в ванной — любо-дорого посмотреть на ровные ряды сверкающей плитки. Всё это представляло Хайдара в выгодном свете. У него были золотые руки. Но остальные огрехи тёмными кляксами портили радужную картину. Существовали, да ещё как существовали, проблемы в семье — видна откровенная ненависть и игнорирование к неродной дочери. Нелады с работой. Возможно оттого, что он плохо сходится с людьми. Матерная речь навряд ли станет манящим для перспективного знакомства. Низшая ступень в иерархии служебных обязанностей не позволят, подняться наверх по карьерной лестнице с подобным замкнутым характером и примитивной речью. Хотя для работы на стройке и занимаемого места разнорабочего, выполняющего самую грязную и непривлекательную работу, подобное не станет ключевой преградой.

Ильдар признал, что поговорить с Хайдаром толком не удалось. Разговора по душам не получилось. Хайдар показался ему человеком, сторонящимся людей. Неким аборигеном, отчуждённо спрятавшимся на необитаемом острове и не желающим идти на контакт. В какой-то момент показалось, что Хайдар с превеликим наслаждением и диким восторгом цапнет его до крови.

Ильдар оказался на улице. Он сразу заметил припаркованную «Ниву». Машина смотрелась, словно изъездила земной шар по экватору с десяток раз. Ржавчина пошла по крыльям и дверям жёлтыми щупальцами. Видимо, Хайдар покупал её уже, побывавшей у нескольких хозяев. Но оно понятно. Лишних денег у него точно не имелось. На счету была каждая копейка.

Ильдару пришла на ум неясная и беспокойная мысль. Но он не смог её поймать и сформулировать. Она воздушно пролетела по коре головного мозга и воспарила восвояси. Но что-то забеспокоило отца, что-то зажало и мгновенно отпустило, будто невнятное и неизведанное дало неловкий толчок, но понимая, что ещё преждевременно, отлетело комком.

Ильдар завёл двигатель. Он направился по маршруту, предполагающий посещение городской больницы.

Ильдар вернулся домой только в седьмом часу. Полностью разбитым, и выбившимся из сил. Его тело болело, будто он разгружал баржу с песком. Голова раскалывалась, как от тяжёлого похмелья. Сегодняшнее свидание с женой далось ему с трудом. Оптимизма заметно поубавилось, но обязанность выглядеть перед Лялей молодцевато сохранилась. Ильдар натужно растягивал рот в улыбке, будто ухватил и тянул их пальцами за кончики губ. Лез из кожи, стараясь казаться беспечным. Но бодрый голос звучал, как из ржавой трубы, а воспалённые глаза смотрели со страхом, попавшего в силки зайца. Он обрисовал в общих чертах свидание с сыном, говоря ей, что скоро Салават возвратится, и забудутся их волнения. Театрально погрозил далёкому Салавату, что непременно проведёт с ним мужскую беседу, чтобы впредь избежать каких-либо пертурбаций в будущем. Он опустошённо выдохнул, когда вышел из стен больницы. Ляля приняла его рассказ, не особо высверливая подробности, словно сама не желала углубляться в бездонный слой чернухи.

Ильдар налил кофе и рухнул на стул. Безусловно, день выдался тяжёлым и изматывающим. Он разгладил лист бумаги, который дал Салават. Строчки были беглыми, будто сын торопился, выплеснуть на бумагу свои мысли, которые норовили выпрыгнуть из рифмованного состава и он их торопливо собирал по полотну смоляных шпал. Стихотворение было написано карандашом. Ильдар горько усмехнулся. Походило на творчество арестанта-поэта, черкающего пламенные строчки на обрывке бумаги при полуночном свете жёлтой луны. Смелого поэта, лодыжки которого злобная жандармерия приковала к стене неподъёмными, железными кандалами. Отец прочитал название: «Вершители собственной судьбы». После слова «судьбы» был поставлен знак вопроса, а затем зачёркнут. Ильдар вздохнул и погрузился в чтение.

«Сами догадались, или кто-то подсказал?

Как в лабиринте из расколотых зеркал,

конца путей своих заблудший путник,

пытался сотни раз! Не отыскал?

Что ж, вынужден судить вас строго,

что вы в плену духовного острога,

не разобрали истинных стезей,

и в пляске с идиотами, с наскоком

прокляли души верных вам друзей!

От горя, множества смертей

и на ношение клейма позора,

неужто, ждёте окончанья вы вселенских дней?

Вы ожидали здесь смиренья?

Коль неуместно жить займитесь чем-нибудь другим,

не приводите в яростное исступленье,

того, кого мы ночью пощадим!».