Мяу

Смысл слов, обороненных второй половинкой, дошёл до острого сознания Ильдара. Мужчина с сожалением признал, что они с Лялей не ожидали увидеть тюрьму, с дверью из толстого металла, закрытым на мощный замок. Для него и, особенно, для жены подобное оказалось шокирующим и разрывающим головной мозг. Они предполагали, что войдут в полицейский отдел и пообщаются с начальником, или дежурным по смене, или ещё с кем — неважно. Он был уверен, что в коридорах учреждения обязательно отыщется человек в погонах, который разъяснит порядок задержания…, с которым можно по-человечески, по-родительски, по-отечески договориться об освобождении. Найти подходящие слова, к месту и ко времени, от которого любое сердце полицейского смягчится и растает. Они были готовы извиниться, заплатить штраф, или, грешно представить, унизиться и дать взятку. Самим пойти в противоречие с законом. Но только увидеть Салавата, заключить в объятия и поскорее покинуть, угнать оттуда, стремглав бежать от этого страшного места на Набережной, сорок два. Ильдар посмотрел на жену и ужаснулся, каким необратимым способом изменилась Ляля. Она прислонилась к бетонному забору, будто её ноги переломились. Создалось впечатление, что вот-вот и она рухнет на грязную землю. Его мысли заходили ходуном. Он более цепко рассмотрел неуступчивую дверь. В глубокой нише отец заметил квадратик с кнопкой вызова. Уличная темень надёжно скрывала кнопку от безутешных и ночных визитов родителей.

— Ещё не всё потеряно, Ляля! — выкрикнул он, скорее от безысходности, чем полагаясь на спасение.

Он с силой вдавил кнопку, будто хотел, чтобы она вылезла острой иголкой там, внутри и ужалила того, кто находился по ту сторону забора. Чтобы тот неизвестный служака ощутил всю родительскую боль через проявившуюся телесную рану и, вскрикнув, отворил дверь. Микрофон каркнул, раздражённым голосом выдав, недовольного жизнью, субъекта.

— Вам кого?

— Добрый вечер…, вернее доброй ночи! — Ильдар припал к переговорному устройству, как к губной гармошке.

— Что надо? — грубо поинтересовался голос.

— Нам сказали, что сын находится у Вас! Мы хотели выяснить. Разрешите поговорить? Откройте дверь?

— Все вопросы к руководству. У нас инструкция — караулу запрещено вступать в словесные переговоры и отвечать на поздние вызовы.

— Но можно уточнить? — Ильдар назвал фамилию, — Салават. Есть в списке?

— Не знаю, — раздался щелчок отключения.

— Отдайте мне СЫНА! — истошно закричала Ляля и, надрывно рыдая, стала пинать по двери. Она не отпустила кнопку дистанционного устройства, пока вновь не послышался тот же сердитый голос.

— Что ещё надо?

— Неужели трудно ответить? Пожалуйста, — сквозь слёзы выпалила Ляля.

— У меня нет информации. Приходите утром!

Разговор оказался ещё короче, чем предыдущий. Собеседник равнодушно ретировался.

— Сволочи! Скоты! Отпустите сына…, ну, пожалуйста! — жалобно плакала в голос Ляля. Её слезы катились по щекам. Она присела на корточки и обхватила ладонями лицо. — Салават! Са-ла-ват! Пожалуйста, отпустите!

Её плач перетёк в горькие рыдания. Пожалуй, так плачет мать, проводившая сына на войну и получившая известие, что он пропал без вести. Ляля вздрагивала всем телом и не могла успокоиться. Комок горечи запершил в горле Ильдара. Он сам был готов разрыдаться. Мужчина присел рядом и схватил её за плечи. Лампы безучастно освещали двух горемык, которые потерялись в большом городе…, которых придавило плитой в тысячу тонн…, светлый день, у которых превратился в кромешный мрак.

— Ляля, не плачь! — дрожащими руками он убрал с ресниц блестящие слёзы. — Позвони Наташе, а я постараюсь, связаться с Денисом.

— Н-не х-хочу н-никому з-звонить! — заикаясь и вздрагивая, опустошённо призналась она. Её плач звучал тише, но боль рвала материнское сердце в клочья. Она, молча, смотрела вдаль, словно решила, остаться здесь на ночь и последующие дни, вплоть до выхода Салавата. Поставить палатку, улечься на мокрый снег, не питаться, не ходить на работу, обосноваться и терпеть, но ни за что не оставить пост. Охранять и дожидаться сына, кровиночку, первенца, родного, дорогого, любимого и единственного. Кровь отхлынула от её лица, окрасившись в восковой цвет мертвеца.

— Привет, Ден! — Ильдар находился рядом с женой, не отходя от неё ни на шаг. Он боялся за её состояние. — Извини, что поздно звоню, но у нас с Лялей ЧП! Салавата задержали.

Мужчина ковырял кончиком ботинка снег, вспарывая подошвой до асфальта.

— Мы на Набережной, сорок два. Да…, сына привезли сюда, сегодня утром. Салавату «дали» трое суток ареста. Он был с другом…, с Ильёй. Да, ты Илью тоже знаешь! Вспомнил! Да, это он! Друг детства. Они были вдвоём. Их забрали ночью…, причина неизвестная…, без понятия! Их осудили. Не знаю, Денис! Ничего не понимаю, Денис! Сам нахожусь в шоке! Не в курсе происходящего! Что?! Как себя чувствует Ляля?! Очень плохо, Ден! Боюсь, как бы ни хлопнулась в обморок. Плачет без остановки. Понимаю, что надо взять себя в руки, но не получается. Нам ничего не сообщают. Внутрь не пускают. Не знаю, что делать?!