Если бы не Дед, то и я, крутился бы, как Фея, не находя себе места. Но именно Дед не дал панике захватить нас с отцом, когда пришло осознание новостей. Он словно заморозил нас своим спокойствием. Стал якорем. Эмоций, как у скалы.
Когда выбрались на поверхность, стало легче. Оказалось Белку не похитили, а только попытались, но безуспешно. Подробностей не было, но ополченцы в усадьбе сообщили, что сестрёнка смогла каким-то образом отбиться от нападавших и сбежать. Сейчас она с мамой в операционной.
— Крови много, чудом выбралась, не иначе, — с горечью в голосе говорил по связи Кузьма Олегович, старший охраны. — Мы и не знали ничего, пока Аннелиса Торбеновна не подняла тревогу. Прости, воевода.
Мама же на звонки не отвечала.
Что тут скажешь? Ничего. Ругаться смысла не было. Вот и Дед лишь хмурился, да удалённо руководил погоней за диверсантами.
Они пытались скрытно уйти на двух Багах. Смогли улететь довольно далеко от усадьбы, но от всевидящего ока спутника в небе не спрячешься. Один антиграв уже догорал в полях, второй пока ещё жил, отчаянно пытаясь уйти от погони. Бессмысленность этих попыток для меня была очевидна. Каких-то пять минут, и он будет в плотном кольце окружения. Уйти из области Малого Новгорода диверсанты не смогут.
Почти у самой фермы позвонил Ждан. Он сегодня утром поехал в город к своей девушке, и теперь рвался обратно. Отец запретил ему возвращаться. Опасно мол.
Почему опасно, если враг почти уничтожен, я не понял, но додумать не успел. Мы приземлились во дворе дома.
Посадка вышла резкой, жёсткой. Тряхнуло на вираже, удар от торможения, и мы на земле. К нам было кинулся Кузьма Олегович, но Дед от него отмахнулся.
Крыльцо залито кровью. Словно из ведра поливали. По земле к ступеням тянулась алая полоса, будто волочили кого, в которой отпечатались следы подошв. Побольше, явно мамины, и редко-редко маленький каблучок.
Спокойствие слетело, как не бывало. В груди защемило. В глазах потемнело. Как же так, сестричка, Белочка?
Я рванул в дом, но Дед с отцом опередили меня на пару шагов.
В гостиной картина не лучше. Кровь, много крови. А было ещё больше. Тетя Люба, жена Евстафия, и её дочери тряпками тёрли полы, пытаясь убрать следы, но пока получалось плохо.
— Воислав, ты здесь,— стоило войти, как тетя Люба приподнялась с пола, — слава Богу. — Прошептала она, а из покрасневших глаз хлынули слезы, — как же так, Воислав, как же так? Она такая смелая и сильная, Ддрагомир….
От этих причитаний стало еще больше не по себе. Останавливаться и что-то уточнять никто не захотел. Слушать тем более. Алый след вёл точно.
Перед самой операционной вперёд вырвалась Лира. Она обогнала нас, и, замерев на мгновение перед дверью, открыла её, и юркнула внутрь.
Мы так не смогли.
Застыли перед дверью всей толпой, Дед так и не донес до створки руку, занесённую для стука, и мы стали молча на неё пялиться. На дверь, не на руку.
— Ростик, — прошептал Дед, — хотя бы поиском посмотри, что там.
— Не буду, — также шепотом ответил я, мотнув головой, — вдруг помешаю.
— Драгомир…
— Даже не проси, отец, — тихо ответил папа.
— Я не трус, Воислав Драгомирович, но и я боюсь, — не стал дожидаться просьбы дядя Саша.
Феймахера и Лену Дед просить не стал. Фея вообще стоял столбом, словно парализованный, с застывшей маской ужаса на лице.
Так мы и замерли, пока не подошли остальные. В коридоре сразу же стало тесно, но тишина соблюдалась.
— Как она? — Еле слышно спросил Гадел, — долго оперируют?
— Не знаем, — пожал я плечами, — пару часов точно.
— Едрёна медь, что за люди пошли, — шепотом возмущался Пруха, — с детьми воюют ироды, ты как, малыш? — он приобнял Феймахера за плечи.
— Сейчас противошоковое ему вколю, — пришёл на помощь другу Гусаров.
— Что будем делать? — спросил меня в правое ухо Гвоздь?
— Пока ждём, — я смотрел, как Миша сделал Хиршу инъекцию, и тот стал приходить в себя.
— Капрал, — Дед заметил Гусарова, — зайди туда, вдруг помощь…
Не успел он договорить, как дверь приоткрылась, и из комнаты пахнуло железом, лекарствами, и почему-то палёным. Секунда и на пороге появилась мама.
— Лира перевяжи, и заканчиваем, — уставшим голосом попросила она через плечо, и повернулась к нам.
Лицо осунувшееся, изнурённое. Медкомбез весь в пятнах и алых разводах, а руки по локоть в крови. Она так вымоталась, что даже не удивилась, когда увидела нашу толпу.
Во рту у меня сразу же пересохло.
— Дочка, — с трудом, словно гору поднимает, просипел Дед, — как она? Будет….
— Всё хорошо, Воислав Драгомирович, жить будет, — слабо улыбнулась мама, и посмотрела на отца: — любимый пить хочется.
Я ещё не осознал до конца, что всё обошлось, а папа не успел флягу подать, как рядом с мамой возникла Белка.
— Мамуль, посмотри Хрустика, у него лапка болит, — на прижатых к груди руках сестрёнки, норовя лизнуть её в лицо, бодро махал хвостиком щенок. — Пожалуйста.
Вид у Белославы и маленького тигродава был ещё хлеще, чем у мамы. Они, словно искупались в кровавой реке.
Мы замерли. Слов не было.
— Белочка пришла, — первым прошептал Феймахер, и посмотрел на Гусарова: — ты мне что вколол?