Мичуринский проспект (СИ)

Второй семестр был в самом разгаре. У меня так и не вышло наладить отношений со своими сослуживцами. Я стал изгоем, нет, не благородным, с горящим взглядом пассионарием, а жалким и безвольным мальчиком для битья. Система перемолола меня окончательно, ей понадобилась меньше года. От того я пытался погрузиться в учебу: в скучные, неинтересные для меня правовые дисциплины, мрачную историю России и бестолковое изучение испанского. В этом я не видел никакой пользы и развития для себя. Погружаясь в эти буквенные нагромождения, я просто уходил от гнетущей реальности. Такая учеба сродни беспробудному пьянству.

Из всей группы меня не презирал только Сизый. Еще я много общался с Иваном, ему скучно было одному ездить в шарагу, и я всегда составлял ему компанию. Иван потихоньку становился моим другом, но он сразу почуял во мне слабину, а от того он относился ко мне с большой долей пренебрежения. В Иване жило что-то животное, он жил по законам стаи, опираясь в отношениях с одногруппниками на инстинкты. Особенно не выделяясь из бурлящей злобой серой массы роты, он гармонично социализировался.

Сизый же брал другим. Он никого не гнобил и не унижал, он выделялся, однако не имел на этой почве никаких проблем -- доброжелательность, активное пьянство и веселый нрав помогли ему добиться расположения товарищей.

Наша с ним испанская группа состояла из четырех человек, на которых приходилось три преподавателя. И сошлись мы с ним только потому, что из четырех человек, пьющих было двое. Я и он.

Усеченные академические выходные, то есть ночь с субботы на воскресенье я всегда проводил в распитии напитков разной крепости с Сизым или Иваном.

Однажды в субботу, когда учебный день уже подходил к концу, и я знал, что вечер я проведу в известной компании, с известным исходом, или так же безнадежно буду тренироваться в хоккей на приставке, неожиданно объявился Гера.

-- Здарова, Дэн! -- услышал я радостный голос в трубке, -- как дела? Чем занимаешься?

-- О! Здарова, -- как ни странно, я тоже был рад что он позвонил, -- потихоньку дела. Вот, домой еду, пары только закончились. А так что... Учеба, наряды, учеба. Времени совсем нет, ты как?

-- Да тоже самое. Только без нарядов, -- тут он засмеялся, потом продолжил, -- я тут подумал, -- не виделись давно, встретиться не хочешь?

-- Можно. А где?

-- Пошли сегодня в клуб!

-- Можно, в принципе.

-- И гитариста нашего, Андрюху, с собой возьми.

-- А зачем? Хочешь заново группу собрать?

-- Да фиг его знает. Вряд ли. Просто пообщаемся, что да как узнаем.

-- Хорошо, я ему наберу.

Андрюха оказался легким на подъем. Это было кстати, потому что пока Гера делал какие-то дела, я нашел себе собутыльника с гражданки. Общение с людьми, не имеющими никакого отношения к конторе, доставляло мне огромное удовольствие, я чувствовал себя невольником, вырвавшимся на свободу на несколько часов. Там, за забором, пусть по большей части ментальным, текла какая-то другая жизнь, со своими невзгодами и радостями, от которой с каждым днем я все больше удалялся.

Мы просто сидели на лавочке, пили пиво, трепались о разных глупостях и громко и часто смеялись.

-- Ну что, -- сказал я, -- поехали в центр?

-- Да рано еще, -- ответил Андрюха.

-- Не пойдем в клуб, пошатаемся там. Там прикольней, что тут-то сидеть.

-- Ладно, пойдем, только пиво допьем.

В метро мы почти не разговаривали. Шумно, неудобно, да и не о чем. В школе мы были с ним не разлей вода, а не прошло и года -- и поговорить, по большому счету, не о чем. И дело даже не в том, что он учился в нормальном институте, а я в военном, а в отношение к жизни. В видении этого мира. Если бы отец пристроил Андрюху туда, где учился я, то ничего бы поменялось. Он бы сидел там до получения диплома, пошел бы на работу, завел бы семью и вышел на пенсию почтенным стариком. А я пытался с этим бороться, хоть и тщетно.

-- Вот я поступлю в институт, закончу, получу диплом, скажу спасибо родителям и дальше сам, -- сказал он мне однажды.

Я зачем-то попытался спорить с ним тогда. Но против культа семьи трудно найти хоть какие-то аргументы, особенно когда тебе шестнадцать и вырос ты не в детдоме, а с мамой и папой.

Мы вышли на Охотном ряду. Андрюха не часто практиковал пешие прогулки по центру, я же, как большой любитель, предложил подняться по Тверской до Камергерского переулка, пойти в сторону ЦУМа, оттуда до Кузнецкого моста, а дальше куда глаза глядят. Я смотрел на витрины дорогих бутиков и ждал, пока мой товарищ заведет разговор на больную тему. Дождался быстро, он начал как раз напротив МХТ.

-- Давай может играть начнем?

-- Андрюх, мне это неинтересно.

-- Почему?

-- У нас с тобой разные подходы к музыке. Хотя то, что мы делали трудно и музыкой назвать.

-- Да ладно тебе. Может в этот раз получится.

-- Да что получится? Мы три года перепевали хуевые песни из русского рока. Зачем эти каверы вообще?

-- Чтобы научиться играть.

-- Мы научились?

-- Нет.