Мичуринский проспект (СИ)

Четыре часа до заступления пронеслись незаметно. Я поел, почитал устав. Покурил, снова почитал устав, взял оружие из пирамиды и пошел охранять знамя. А вот два часа на посту тянулись мучительно долго. И это первые два часа -- когда ты можешь пересчитать как в первый раз все углы, все двери и всю плитку на полу. С каждым новым заступлением развлечений остается все меньше. Единственная радость последней смены -- сладостные размышления о способе самоубийства с последующим размазыванием мозгов о знамя.

Разводящий привел свежих караульных с задержкой, но мне было уже наплевать. Главное -- впереди целых четыре часа отдыха, а если повезет, то и сна.

Когда мы вернулись в караульное помещение, я сдал автомат и сразу пошел в комнату отдыха. Внутри валялись на нарах человека три, я не включал свет, чтобы никого не потревожить и завалился сам.

Трудно засыпать трезвым, вне дома, на постеленном на доски бушлате. Да еще и со знанием того, что когда ты проснешься, будет ночь и поспишь ты, а точней подремлешь, не больше часа.

Вместо того, чтобы провалиться в душный колодец короткого сна, я занимал себя мыслями о беспросветном будущем и грустном настоящим. Я задавал себе вопрос: за что? Почему так все складывается? Почему нельзя заниматься тем, что в радость, почему нельзя не быть несчастным?

Внутри комнаты мирно посапывали мои сослуживцы, когда снаружи раздался громкий смех. Я посмотрел на щель между дверью и полом. Яркий свет ножом разрезал темень и я, как мотылек, не мог от него оторваться.

Смех быстро стих и за дверью послышался шепот. Невозможно не подслушать, когда лежишь вот так, в грустных мыслях, с бессонницей, а за дверью строят козни, стараясь разговаривать как можно тише.

-- А давайте Жида подъебем? -- сказал Руслан.

-- Давай, -- сквозь смех выдавил Чача, -- привяжем его может кровати ремнями?

-- Ха! Точно, -- ответил Руслан, -- я, короче, на камеру снимать буду. А кто будет вязать?

-- Да нас четверо, управимся.

-- Ну давайте, суки, -- подумал я и, вытащив штык-нож из ножен, крепко сжал рукоять.

11.

Все когда-нибудь заканчивается, а если не заканчивается, то делает перерыв и только потом начинается заново. В конце лета, в августе, после сдачи второй сессии нам дали отпуск на целый месяц. Да, здесь все было по-взрослому, никаких студенческих каникул и прочих глупостей, первый шаг в построении грустной карьеры советского образца, самый трудный шаг, который должен был отнять юность с её горячими ночами, беззаботностью и прочими удовольствиями.

Удовольствия только в установленное руководством время -- только в установленном месте. В августе, на русском юге, желательно в ведомственном санатории.

Мои старые друзья уже потерялись куда-то или вернулись с отдыха, или намеревались поехать, но заграницу, а новых друзей я, по понятным причинам, так и не завел. Проводя почти все свое время в Академии, я может и стал чуханом, но вот мазохистом становиться я не намеревался.

Ничто не могло омрачить целого месяца, проведенного вне этой клетки. Даже не совсем удачно сданная сессия. Два семестра я записывал за преподавателем по истории лекции, однако на экзамене он мне поставил двойку.

-- Такой ответ подошел бы на журфаке МГУ, а не здесь, -- сказал он мне, отправив из аудитории с пустой строкой в зачетке.

Мне было не по себе. Я самонадеянно посчитал, что смогу все сдать без подготовки -- благо записывал, да и в школе еще учил. К тому же старшекурсники говорили, что этот преподаватель не ставит двоек. А я еще и шел первый. Самое главное я не придал никакого значения тому, что преподаватель сказал про журфак МГУ... Может быть он просто хотел мне помочь? Слететь со второй сессии и перевестись в другой ВУЗ пока не поздно?

Но, я недолго переживал, просто понял, что все бесполезно, и даже ради оценок тут учиться не получится. Золотая медаль мне не светила, экзамен был последний, а у меня был билет на поезд, пусть в Анапу, но главное я уезжал из Москвы.

Мне жутко не хотелось никуда ехать одному, хотелось, чтобы там, куда я еду, были люди, желательно знакомые, но при этом никак не связанные с моей родной и зловещей организацией. Совершенно случайно я узнал, что мой пусть не самый близкий, но зато старый, еще со школьных времен, знакомый как раз отдыхает в Анапе с друзьями. Узнал я это через третьего человека и дернул на Юг, предварительно уточнив точку назначения по телефону.

Как ни странно, но полетами я предпочитаю путешествия на поездах. На наших отечественных поездах, но всему есть предел -- даже меня утомляет плацкарт. Я поехал на нем только потому, что нам, слушателям, он полагался бесплатно. Полные пота и детских криков сутки длились как неделя. Но я вытерпел, не сошел с ума и доехал до цели. Между мной и моим знакомым оставались каких-то жалких тридцать километров на такси. Благо отец позвонил, и меня встречали -- так бы разорился.

Разговорчивый водитель домчал меня минут за двадцать. Когда мы ехали по серпантину, то я обратил внимание на несколько высоких недостроенных зданий.

-- А что это? -- спросил я его.