МИД. Министры иностранных дел. Тайная дипломатия Кремля

Когда пенсия стала реальностью, эта мысль стала вызывать в Чичерине страх: его ждала старость одинокого и никому не нужного человека. Пытаясь воздействовать на политбюро, Чичерин напомнил Молотову странную историю, приключившуюся в 1925 году с председателем Реввоенсовета и наркомом по военным и морским делам Михаилом Васильевичем Фрунзе, которого политбюро буквально заставило оперировать язву желудка. Во время операции Фрунзе умер, и по Москве поползли слухи о том, что его сознательно положили под нож, чтобы устранить из политической борьбы — Михаил Васильевич считался сторонником не Троцкого, а Зиновьева. Эта история легла в основу повести Бориса Пильняка «Повесть непогашенной луны», которая вызвала скандал и которую немедленно запретили.

27 сентября Чичерин отвечает Молотову:

«Мой переезд никто удобно устроить не может, ибо тряска поезда и качка парохода неустранимы. При случае приходится и на верную смерть ехать, можно и на почти верный паралич ехать, и эта пытка, каковой для меня являются тряска и качка, может быть необходима, но целесообразно ли? Публика будет говорить гадости, вспоминать непогашенную луну и прочее — желательно ли? А в СССР нет ванн, равнозначащих Висбадену, есть прекрасные курорты, но другое — немецкие военные врачи безногих посылали обратно на фронт, но что потом?..

P. S. Если инстанция прикажет произвести харакири, я произведу харакири, но я предпочел бы менее мучительный способ, чем пытка железнодорожной тряски и пароходного тарахтения. Брр…»

Британский дипломат Роберт Брюс Локкарт, знававший Чичерина по Москве, видел его весной 1929 года, — по словам дипломата, это был «усталый, нервный, надорванный человек, желавший забыться и быть забытым».

Георгий Васильевич писал своему заместителю Карахану: «Возвращение в СССР есть моя ликвидация или немедленная официальная, или фактическая с помещением для отвода глаз где-либо на юге».

Вслед за этим Чичерин ответил и главе правительства Алексею Рыкову: «Зачем Вы называете меня «крупной политической фигурой»? Это фактически неверно. Я был полезен в период Мирбаха, затем при нашей мирной оффензиве и возобновлениях отношений, затем в Генуе и Лозанне, но за последние годы я был фикцией. Я позади… Не понимаю, почему не назначат нового наркома. И почему не публиковали о моем состоянии. Когда в 60-х годах умер Хедив Саид-паша, приближенные одели его труп в мундир, раскрасили его лицо, надели ему темные очки и возили труп в карете, чтобы думали, что он жив. Зачем Вам труп в мундире…»

Но Сталин и Молотов твердо стояли на своем. 20 октября 1929 года «Известия» написали о состоянии здоровья Чичерина: диабет, ангина, грипп, воспаление легких, полиневрит. Так подготовлялась его отставка. 14 ноября на заседании политбюро обсуждали, как вернуть наркома на родину. Поручили отправиться в Берлин Карахану — пусть по-дружески убедит Георгия Васильевича собирать вещи.

3 декабря на политбюро решили: «Ввиду сообщения т. Чичерина и пользующих его врачей, что состояние здоровья позволяет ему выехать в Москву лишь после четырехнедельной подготовки к переезду, максимально ускорить приезд т. Чичерина в Москву. Принять необходимые меры по врачебной линии как к подготовке т. Чичерина к переезду, так и организации самого переезда. Поручить тт. Енукидзе и Карахану принять меры к устройству пребывания и лечения т. Чичерина в СССР».

В январе 1930 года Георгий Васильевич вернулся в Москву, но к работе, разумеется, не приступал. 21 июля ЦИК официально освободил его от обязанностей наркома. Он превратился в персонального пенсионера союзного значения.

Чичерин предпочел бы оставить вместо себя Карахана, но не смог. Сталин плохо относился к Карахану, еще в 1926 году обращал внимание Молотова: «Не давайте волю Карахану насчет Китая — он испортит все дело, ей-ей. Он изжил себя… А смелости и нахальства, самоуверенности и гонора — хоть отбавляй». Через год после смерти Чичерина Льва Карахана, с которым они идеально понимали друг друга — как выразился Чичерин, «абсолютно спелись», — расстреляли…

НЕОТПРАВЛЕННОЕ ПИСЬМО

После того как Чичерин понял, что кандидатура Карахана не пройдет, он стал возлагать надежды, что вместо него наркомом назначат члена политбюро Валериана Владимировича Куйбышева, которого считал культурным человеком и хорошим работником. Он даже написал ему обширное письмо, нечто вроде политического завещания, в котором вновь перечислил все свои беды и обиды: «С 1929 года были открыты шлюзы для всякой демагогии и всякого хулиганства. Теперь работать не нужно, нужно «бороться на практике против правого уклона», то есть море склоки, подсиживаний, доносов. Это ужасное ухудшение госаппарата особенно чувствительно у нас, где дела не ждут… Нельзя отсрочить международные дела. Демагогия в наших «общественных организациях» стала совсем нетерпимой. Осуществилась диктатура языкочешущих над работающими».