Миддлмарч

Последняя фраза была произнесена почти торжественно, и Уилл не нашелся что ответить: припасть к ее туфелькам и объявить о своей готовности умереть за нее он не мог - что толку? Да и она, по-видимому, ни в чем подобном не нуждается. На минуту воцарилось молчание, а затем Доротея вновь заговорила - и было ясно, что она решилась наконец высказать то, что занимало ее больше всего:

- Мне хотелось бы спросить вас о том, что вы сказали в прошлый раз. Может быть, дело просто в вашей манере выражаться. Я замечаю, что вам свойственна некоторая горячность. Я и сама часто преувеличиваю, когда увлекаюсь.

- Но что вы имеете в виду? - сказал Уилл, заметив, что она говорит со странной для нее робостью. - Мой язык склонен к гиперболичности и сам себя подстегивает. Вполне возможно, что мне придется взять свои слова назад.

- Вот вы говорили, что надо знать немецкий, то есть для занятий предметами, которым посвятил себя мистер Кейсобон. Я думала об этом, и мне кажется, широта знаний мистера Кейсобона позволяет ему работать над теми же материалами, какими пользуются немецкие ученые... - Доротея растерянно заметила, что наводит справки о степени учености мистера Кейсобона у постороннего человека.

- Ну, не совсем над теми же, - ответил Уилл, стараясь быть сдержанным. - Он ведь не знаток Востока и сам указывает, что сведения об этих источниках получает из вторых рук.

- Но ведь есть ценные старые книги о древних временах, написанные учеными, которые ничего не знали о нынешних открытиях, и этими книгами пользуются до сих пор. Отчего же книге мистера Кейсобона не быть столь же ценной? - с жаром спросила Доротея. Она чувствовала неодолимую потребность продолжить вслух спор, который вела сама с собой.

- Это зависит от направления исследований, - ответил Уилл, заражаясь ее горячностью. - Предмет, который избрал мистер Кейсобон, меняется не менее чем химия: новые открытия постоянно порождают новые точки зрения. Кому нужна в наши дни еще одна система, опирающаяся на четыре элемента (*75), или трактат против Парацельса? (*76) Неужели вы не видите, насколько бессмысленно теперь ползти чуть дальше людей прошлого века - таких, как Брайант (*77), - и исправлять их ошибки? Жить на чердаке среди старого хлама и подновлять хромоногие теории о Куше и Мицраиме? (*78)

- Как вы можете говорить об этом так легко? - спросила Доротея, глядя на него с грустным упреком. - Если вы правы, то что может быть печальнее, когда столь упорный и самозабвенный труд оказывается напрасным? Не понимаю, почему вас совсем не трогает, - если вы действительно это думаете, - что человек такой добродетельный, талантливый и ученый, как мистер Кейсобон, не сумел преуспеть в том, чему отдал свои лучшие годы.

Доротея растерялась, заметив, до какого предположения она дошла, и вознегодовала на Уилла за то, что он ее на это подтолкнул.

- Вы же меня спрашивали о фактах, а не о чувствах, - ответил Уилл. - Но если вы хотите карать меня за факты, я покоряюсь. Я не в том положении, чтобы высказывать свои чувства по отношению к мистеру Кейсобону. В лучшем случае это будут восхваления облагодетельствованного.

- Простите меня, - сказала Доротея, густо краснея. - Я понимаю, что вы правы, и мне не следовало касаться этой темы. К тому же я ошибаюсь. Потерпеть неудачу после длительных стараний куда достойней, чем вообще ни к чему не стремиться.

- Я совершенно с вами согласен, - ответил Уилл, стараясь поправить дело. - И решил не лишать себя больше возможности потерпеть неудачу. Пожалуй, щедрость мистера Кейсобона была для меня вредна, и я намерен отказаться от свободы, которую она мне давала. В ближайшее время я вернусь в Англию и начну сам пролагать себе дорогу, чтобы не зависеть ни от кого, кроме самого себя.

- Это прекрасно, я уважаю такое чувство, - сказала Доротея с прежней ласковостью. - Но я убеждена, что мистер Кейсобон всегда думал только о том, чтобы помочь вам.

"У нее хватит упрямства и гордости служить ему и не любя, раз уж она вышла за него", - подумал Уилл, а вслух сказал, вставая:

- Я больше вас не увижу...

- Не уходите, не дождавшись мистера Кейсобона! - сказала Доротея со всей искренностью. - Я очень рада, что мы встретились в Риме. Мне хотелось узнать вас покороче.

- А я заставил вас рассердиться, - сказал Уилл. - И вы будете дурно обо мне думать.

- Нет-нет. Сестра предупреждала меня, что я всегда сержусь на тех, кто не говорит того, что мне хотелось бы услышать. Но надеюсь, я все же не думаю о них дурно. В конце концов я обычно начинаю сердиться на себя за нетерпимость.

- Тем не менее я вам не нравлюсь. Теперь я связан для вас с неприятными мыслями.

- Вовсе нет, - искренне ответила Доротея. - Вы мне очень нравитесь.

Уилл не слишком этому обрадовался; ему пришло в голову, что если бы он не нравился ей, то, наверное, значил бы для нее больше. Он промолчал, но лицо его стало хмурым, почти обиженным.