Принудив доводами безрассудства замолчать Благоразумие, Уилл отправился в Лоуик, словно в рай, пересек Холселлский луг и пошел опушкой леса, где солнечный свет, щедро проливаясь сквозь покрытые почками голые ветви, освещал роскошные заросли мха и молодые зеленые ростки, пробившиеся сквозь прошлогоднюю листву. Казалось, все вокруг знает, что сегодня воскресенье, и одобряет намерение Уилла посетить лоуикскую церковь. Уилл легко обретал радостное настроение, когда его ничто не угнетало, и сейчас мысль досадить мистеру Кейсобону представлялась ему довольно забавной, его лицо сияло веселой улыбкой, так же славно, как сияет в солнечном свете река... хотя повод для ликования не был достойным. Но почти все мы склонны убеждать себя, что человек, который нам мешает, отвратителен, и поскольку он так гнусен, дозволено подстроить небольшую гнусность и ему. Уилл шагал, сунув руки в карманы, держа под мышкой молитвенник, и напевал нечто вроде гимна, воображая, как он стоит в церкви и как выходит оттуда. Слова он придумывал сам, а музыку подбирал - порой используя готовую мелодию, порой импровизируя. Текст нельзя было назвать в полном смысле слова гимном, но он несомненно передавал его расположение духа.
Увы, как мало светлых дней
Любви моей дано.
Блеснувший луч, игра теней
И все опять темно.
Умолкший звук ее речей
И грезы наяву.
Надежда, что я дорог ей,
Вот то, чем я живу.
Страдать, томиться все сильней
Мне вечно суждено.
Увы, как мало светлых дней
Моей любви дано.
Когда, напевая так, Уилл сбрасывал шляпу и запрокидывал голову, выставляя напоказ нежную белую шею, он казался олицетворением весны, дыханием которой был напоен воздух, - ликующее создание, полное смутных надежд.
Уилл добрался до Лоуика, когда еще не смолкли колокола, первым вошел в церковь и занял место на скамье младшего священника. Но он остался в одиночестве на этой скамье и тогда, когда церковь заполнили прихожане. Скамья мистера Кейсобона находилась напротив, у прохода, ведущего к алтарю, и Уилл успел поволноваться, что Доротея не придет, тем временем окидывая взглядом лица крестьян, которые из года в год собирались в этой деревенской церкви с выбеленными стенами и старыми темными скамьями, изменяясь не более, чем ветви дерева, местами треснувшего от старости, но еще дающего молодые ростки. Довольно неожиданно и неуместно выглядела в толпе лягушачья физиономия мистера Ригга, но была единственным отклонением, зато Уолы и деревенская отрасль Паудреллов, как всегда, занимали смежные скамьи; все так же багровели круглые щеки братца Сэмюэля, словом, три поколения достойных поселян явились в церковь, как повелось исстари, с чувством должного почтения ко всем вышестоящим... ребятишки же полагали, что мистер Кейсобон, который носил черный сюртук и взгромоздился на самую высокую кафедру, очевидно, возглавляет этих вышестоящих и страшен в гневе. Даже в 1831 году Лоуик пребывал в тиши, которую отзвуки грядущей реформы тревожили не более, чем мирное течение воскресной службы. Прихожане привыкли видеть в церкви Уилла, и никто не обратил на него особого внимания, кроме певчих, ожидавших, что он примет участие в песнопениях.
Но вот в маленьком приделе среди крестьянок и крестьян появилась Доротея, в белом касторовом капоре и в серой накидке, тех самых, которые были на ней в Ватикане. Ее лицо еще с порога было обращено к алтарю, поэтому, несмотря на близорукость, она тотчас заметила Уилла, но ничем не выказала своих чувств, лишь слегка побледнела и тихо ему поклонилась, проходя мимо. К собственному удивлению, Уилл вдруг смешался и, ответив на поклон Доротеи, больше не осмеливался взглянуть на нее. Две минуты спустя, когда из ризницы вышел мистер Кейсобон и сел рядом с Доротеей, Уилл и вовсе оцепенел. Он мог смотреть теперь только на хор, располагавшийся в маленькой галерее над ризницей: своим нелепым поведением он, может быть, огорчил Доротею. Досаждать мистеру Кейсобону оказалось вовсе не забавно; а тот, вероятно, отлично видел Уилла и заметил, что он не смеет голову повернуть. Почему он не представил себе все это заранее? Да, но как он мог предугадать, что окажется на скамье в одиночестве, что Такеры, среди которых он рассчитывал затеряться, очевидно, навсегда покинули Лоуик, поскольку на кафедру поднялся новый священник. Нет, все-таки он глупец, как ему не пришло в голову, что он не сможет даже глядеть в сторону Доротеи? К тому же, чего доброго, она сочтет его появление дерзким. Но теперь уже не выберешься из западни; Уилл, как школьная учительница, деловито перелистывал молитвенник, чувствуя, что утренняя служба невыносимо затянулась, а сам он смешон, озлоблен и несчастлив до крайности. Вот к чему приводит платоническое поклонение женщине! Причетник с удивлением заметил, что мистер Ладислав не присоединился к пению хора, и решил, что он простужен.