Мидлмарч

Впрочем, невзирая на такое его суждение, семейный раскол продолжался недолго и прекратился при обстоятельствах, весьма характерных для всех причастных к делу лиц. Мистер Брук не смог отказать себе в удовольствии переписываться с Уиллом и Доротеей, и однажды его перо, вдохновленное перспективой муниципальной реформы, до того разгулялось, что настрочило само собой приглашение погостить в Типтон-Грейндже, каковое, будучи запечатленным на бумаге, уже не подлежало отмене, ибо для этого следовало бы полностью уничтожить все письмо — весьма ценное, — а об этом и помыслить было невозможно. В течение тех месяцев, пока шла вышеупомянутая переписка, мистер Брук в беседах с сэром Джеймсом Четтемом то и дело либо намеком, либо без обиняков — давал ему понять, что не отказался от намерения уничтожить майорат. И в тот день, когда пресловутое приглашение дерзко сорвалось с его пера, он отправился во Фрешит именно с целью сообщить, что он считает решительно необходимым отважиться на эту энергическую меру, дабы владения Бруков не достались наследнику, в чьих жилах течет неблагородная кровь.

Но во Фрешит-Холле в то утро произошли волнующие события. Селия получила некое письмо и безмолвно Плакала, его читая; когда сэр Джеймс, не привыкший видеть жену в слезах, встревоженно спросил, в чем дело, она разразилась такими стенаниями, каких он прежде от нее не слыхивал.

— У Доротеи родился сын. А ты мне не позволишь к ней поехать. А я уверена, она хочет со мной повидаться. И конечно, она не знает, как управляться с малюткой… еще глупостей каких наделает. И ей было так плохо — думали, она не выживет. Все это так ужасно! Ты себе представляешь, если бы, когда родился наш Артур, Доротею бы ко мне не пустили! Ах, как можно быть таким недобрым, Джеймс!

— Бог с тобой, Селия! — воскликнул сэр Джеймс, растроганный до чрезвычайности. — Скажи мне, чего тебе хочется, милая? Я все сделаю. Я завтра же отвезу тебя в Лондон, если ты этого хочешь.

Селия этого хотела.

Вскоре вслед за тем приехал мистер Брук и, встретив в парке баронета, вступил с ним в беседу, ничего не зная о полученных известиях, которыми сэр Джеймс не счел необходимым с ним немедленно поделиться. Но когда гость опять заговорил о майорате, сэр Джеймс сказал:

— Любезный сэр, не собираюсь навязывать вам свое мнение, однако на вашем месте я не стал бы ничего менять. Пусть все останется как есть.

Мистер Брук был совершенно потрясен и поначалу даже не почувствовал, сколь утешительным является сознание, что от него не требуется никаких действий.

Итак, сэру Джеймсу пришлось помириться с Доротеей и ее новым мужем, ибо к этому склонялось сердце Селии. Если жены любят друг друга, мужьям не остается ничего иного, как подавить взаимную неприязнь. Сэр Джеймс, как и прежде, недолюбливал Ладислава, а Уилл предпочитал не беседовать с ним наедине — они проявляли обоюдную терпимость, но чувствовали себя друг с другом легко лишь в присутствии Доротеи и Селии.

Как-то само собой получилось, что мистер и миссис Ладислав каждый год не менее двух раз совершали поездку в Типтон-Грейндж, и разраставшаяся мало-помалу поросль юных Четтемов так ликовала при появлении еще двоих участников их игр, и фрешитские кузены так наслаждались обществом типтонских, словно кровь последних не была замутнена сомнительными примесями.

Мистер Брук дожил до глубокой старости, и его имение унаследовал сын Доротеи, который мог бы представлять в парламенте Мидлмарч, но отказался, решив, что, не связывая себя таким образом, он приобретет больше прав на независимость мнений.

Сэр Джеймс до конца своих дней считал второй брак Доротеи ошибкой; да и не он один — в Мидлмарче было принято так считать и рассказывать представителям молодого поколения, как Доротея, будучи девицей редкостных достоинств, сперва вышла замуж за хворого священника, по возрасту годившегося ей в отцы, а через год с небольшим после его смерти отказалась от имения, чтобы приобрести такой ценою право выйти замуж за его кузена, годившегося ему по возрасту в сыновья, не имевшего ни гроша за душой и к тому же неблагородного происхождения. Те, кто не был знаком с Доротеей, выслушав все это, обычно приходили к заключению, что если бы она была «хорошей женщиной», то не стала бы выходить замуж ни за того, ни за другого.