Мидвичские кукушки

– О, – сказал Зеллаби. – Ты уверена, что этого достаточно? Уж очень коротко. Но если ты так считаешь, то пожалуйста. От всего сердца желаю вам счастья и долгой жизни.

Алан поставил на стол пустой бокал.

– К сожалению, Феррелин права, сэр. Мне пора, – сказал он.

Зеллаби сочувственно кивнул.

– Вам, наверное, сейчас нелегко. Долго вам еще служить?

Алан ответил, что надеется демобилизоваться месяца через три. Зеллаби снова кивнул.

– Полагаю, армейский опыт вам пригодится. Иногда я жалею, что сам не служил. В первую войну был слишком молод, во время второй перебирал бумажки в министерстве информации. Честно говоря, я предпочел бы более активный род войск. Ну что ж, спокойной ночи, друг мой… – Он вдруг замолчал, захваченный внезапной мыслью. – Дорогой мой, мы все зовем вас Алан, но я, боюсь, не знаю вашего полного имени. Наверное, стоит исправить эту оплошность.

Алан представился по всей форме, и они снова пожали друг другу руки.

Проходя вместе с Феррелин через холл, он взглянул на часы.

– О, мне уже пора. Увидимся завтра в шесть. Спокойной ночи, дорогая.

После короткого, но горячего поцелуя Алан сбежал по ступенькам к маленькому красному автомобилю, припаркованному в аллее. Взревел двигатель, Алан махнул на прощание рукой и умчался, выстрелив гравием из-под задних колес.

Феррелин стояла в дверях, пока габаритные огни не скрылись вдали и рокот мотора не растворился в вечерней тишине. Она закрыла дверь и, возвращаясь в кабинет, отметила, что часы в холле показывают четверть одиннадцатого.

С отъездом Алана покой вновь опустился на поселок, который завершал свой очередной, без каких-либо событий, день в ожидании столь же спокойного дня завтрашнего.

Окна многих коттеджей еще отбрасывали желтые отсветы в вечернюю тьму, отражаясь в лужах после недавнего ливня. Время от времени раздавались голоса и смех, впрочем, явно не местного происхождения – источником их были теле– и радиостанции, находившиеся за многие мили от Мидвича, и на этом фоне большинство жителей поселка готовилось ко сну. Многие из самых старых и самых маленьких уже спали; женщины наполняли горячей водой грелки от ночного холода.

Из «Косы и Камня» расходились последние завсегдатаи, и к четверти одиннадцатого все они уже сидели по домам, кроме неких Альфреда Уэйта и Гарри Крэнкхарта, которые никак не могли доспорить о том, какие удобрения лучше.

Последним событием дня должен был стать приезд автобуса, который привозил из Трейна самых непоседливых. После этого Мидвич мог наконец погрузиться в сон.

В доме викария, в 22:15, мисс Полли Раштон размышляла о том, что, если бы ей удалось сбежать в постель на полчаса раньше, она смогла бы почитать книгу, лежащую теперь у нее на коленях, и насколько это было бы приятнее, чем слушать пререкания дяди и тети. В одном углу комнаты дядя Хьюберт – преподобный Хьюберт Либоди – пытался слушать по третьей программе радиопередачу о дософокловой концепции эдипова комплекса, а в другом – тетя Дора беседовала по телефону. Мистер Либоди, полагая, что пустые разговоры не должны заглушать высокоученые речи, уже два раза увеличивал громкость, и в резерве у него оставалось еще четверть оборота ручки. В тот момент он и предположить не мог, что то, что он считал обычной пустяковой женской болтовней, вскоре окажется весьма существенным.

Звонок был из Лондона, из Саут-Кенсингтона – миссис Клу искала поддержки у своей давней подруги миссис Либоди. Примерно в 22:16 она наконец добралась до сути дела:

– Скажи мне, Дора, только, пожалуйста, честно: в чем должна быть Кэти – в белом атласе или белой парче?

Миссис Либоди задумалась. Наверное, атлас, но ошибка могла стоить ей многолетней дружбы…

– Конечно, для очень молоденькой невесты… но Кэти не назовешь очень молоденькой невестой, так что, наверное…

– Да, она не очень молоденькая, – согласилась миссис Клу и стала ждать ответа.

Миссис Либоди проклинала назойливость подруги и приемник мужа, из-за которого она не могла сосредоточиться.

– Ну, – сказала она, – и то, и другое, конечно, очаровательно, но для Кэти, я думаю…

Здесь ее голос прервался.

Далеко в Саут-Кенсингтоне миссис Клу нетерпеливо встряхнула трубку и взглянула на часы. Затем она нажала на рычаг и набрала ноль.

– Я хочу подать жалобу, – сказала она. – У меня только что прервали очень важный разговор.

Телефонистка сказала, что попробует снова соединить ее, но через несколько минут выяснилось, что ничего не получается.

– Вы плохо работаете, – заявила миссис Клу, – я подам письменную жалобу. Я не заплачу ни за одну лишнюю минуту и не понимаю, почему я вообще должна что-то платить при таком обслуживании. Нас разъединили ровно в десять семнадцать.

Телефонистка вежливо извинилась и записала – 22:17, 26 сентября.

3. Мидвич не отвечает

С этого момента информация о событиях в Мидвиче становится не только объективной, но и – большей частью – эпизодической. Несомненно, первой заметила, что творится что-то неладное, телефонистка в Трейне, которая очень подробно сообщила об этом начальнице телефонной станции.