Миф

[48] Еще в 30-х годах нашего века неоднократно указывалось на то, что эргативность отражает процесс дифференциации субъективного и объективного в сознании (см., например, работу: Кацнельсон С. К генезису номинативного предложения. М. — Л., 1936). Однако под влиянием учения Н. Я. Mappa (а это учение было в известной своей части просто вульгаризацией работ Леви — Брюля, см. выше) в советском языкознании в те годы установилось крайне упрощенное понимание взаимоотношения языка и мышления. Развитие грамматического строя понимали как зеркальное отражение сдвигов в сознании или даже социальных сдвигов, а в языках эргативного строя обнаруживали «дологическое мышление», и, таким образом, мышление говорящих на этих языках (а некоторые из них — это языки высокоцивилизованных народов) оказалось «дологическим». В связи с этим вся проблема обусловленности языкового строя историей сознания была совершенно скомпрометирована. Вместе с водой был выплеснут и ребенок: когда языковеды вернулись к проблеме эргативности, то либо умалчивалось о существовании проблемы связи эргативности с историей сознания, либо отрицалось существование такой связи, либо об этом говорилось в уклончивых и туманных выражениях. Об эргативном строе см.: Эргативная конструкция предложения в языках различных типов (исследования и материалы). Л., 1967; Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967; Климов Г. А. Очерк общей теории эргативности. М., 1973. Об активном строе см.: Климов Г. А. К характеристике языков активного строя. — Вопр. языкознания, 1972, 4, с. 3–13.

[49] Цитата из кн.: Гегель Г. В. Ф. Эстетика. 2. М., 1969, с. 233.

[50] Цитата из «Федра» в переводе А. Егунова (Платон. Избранные диалоги, М., 1963, с. 189). Редакция перевода Я. М. Боровского. Ср. эпиграф