Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Один лишь монарх обладал правом законодательной инициативы. Постоянно подчеркивалось, что хотя парламенты в чем-то ограждали и направляли законодательные инициативы короля, они не разделяли их с монархом. Хотя король держал их в курсе многих государственных дел, входивших в его прерогативу, они были обязаны регистрировать законы без всяких возражений, если только им не предлагалось высказать свое мнение. Но подобно королю, оберегавшему свои прерогативы, парламенты также стремились не допустить вторжений в сферу своей компетенции. Реализация королевских прерогатив могла нарушать законные права отдельных лиц — сферу, не подвластную королю и приравненную к частной свободе подданных. Магистраты следили за тем, чтобы королевское законодательство не разрушало существовавшие права и свободы. Контроль состоял в том, что все законы обнародовались; признавалось, что те законы, на которых стояла печать одобрения парламентом, имели больше шансов быть исполненными подданными. Вот почему реальный процесс законотворчества в эпоху Людовика XIV носил менее автократический и всеохватный характер, чем то принято считать.

ДВОР «КОРОЛЯ–СОЛНЦА»: ПЕРЕСМОТР СУЩЕСТВУЮЩЕГО КЛИШЕ

Дискуссии о дворе Людовика XIV обычно сосредоточиваются на рассмотрении наиболее театрализованных сторон жизни Версаля. В последние годы историки начали изучать этикет, маски, карнавалы, балеты и официальные процессии с их непременной аполлоновской символикой в качестве альтернативных форм политического дискурса, представлявшего* монархию зрителям, жаждавшим зрелищ. Несмотря на то что культурный блеск и раболепный церемониал представляли собой тщательно продуманную политику, они служили лишь декорациями при осуществлении основной задачи королевской власти — управления элитой. Поэтому при дворе д о л ж н а была быть представлена вся элита. Двор Людовика X I V притягивал людей самых различных убеждений, а не только тех дворян, которые выражали согласие с действиями правительства. В конце его царствования некоторые вельможи, например герцог Бургундский или Буленвилье, критиковали текущую политику и при этом входили в число королевских советников. При дворе использовались все доступные способы контроля; туда тянулись те, кто искал королевских милостей на самом высоком уровне. Версаль породил множество заблуждений, удивительное даже для богатого

на них царствование «короля–солнца». Людовик XIV вовсе не приказывал дворянам жить в Версале, где он мог постоянно наблюдать за их невинными досугами. По оценкам Вобана, королевского инженера–фортификатора, в 1707 году при дворе находилось около 52 000 дворян, а если учесть, что семья каждого насчитывала 5 — 6 человек, то общая цифра составит 300 000. Как мог убедиться каждый посетитель, Версаль был огромным, но постоянно переполненным дворцом. Однако если приведенный расчет верен, людям пришлось бы тесниться во дворце как семечкам в цветке подсолнуха. Последние оценки историков более осторожны. По мнению Блюша, общее число французских дворян составляло 200 000 человек, из них к 1715 году в Версале проживало 5 000. Система сезонного проживания во дворце предполагала, что многие должности на деле исполнялись только 6 месяцев в году; поэтому при дворе Людовика XIV могло находиться около 10000 дворян, или 5 % их общего числа.¹ Представители низшего дворянства не могли позволить себе вести подобный образ жизни, и если король приказывал им жить при дворе, они обычно игнорировали это распоряжение.

У мелкого дворянства не было необходимости находиться при дворе, поскольку посредники по оказанию покровительства всегда проявляли готовность помочь благородным людям, жившим в провинции. Версаль был центром патроната для тех, кто мог позволить себе находиться там. К их числу относились гранды, которых двор притягивал и которые с удовольствием вступали в схватку за покровительство короля. Двор не был просто чудесным творением Людовика XIV. Во всех государствах позднего Средневековья среди знати существовала до сих пор практически не изученная тенденция к реализации своих амбиций при дворе, а не на поле брани. «Король–солнце» лишь использовал эту тенденцию и сделал искусство жить при дворе аристократической модой. Малейшее изменение настроения короля отмечалось опытным глазом: приветствие монарха, выраженное в двух словах вместо обычных десяти, могло заставить одного придворного оцепенеть от ужаса и вызвать ликование его соперников. Поскольку слова и жесты при дворе не были просто проявлением учтивости, любые перемены приобретали особый смысл на фоне установившегося порядка, который определялся рангом и титулом. Так, во время евхаристических процессий зонтики принцесс крови несли слуги, а прочие знатные дамы держали их сами.