Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

действия сил более важных, чем он сам, производственных, демографических и идеологических? Институт монархии предлагает ответ на этот вопрос. Поскольку монархия концентрирует власть в одном человеке, непредсказуемые события, такие как рождение ребенка или наследование престола, определяют судьбу государства. Законы о престолонаследии придавали матримониальной и репродуктивной деятельности королей эпохальное значение. В конце XVII века внутренняя и внешняя политика европейских стран определялась тем, что у английского и испанского монархов не было подходящих наследников. Подавляющее большинство войн XVIII столетия, которые велись до 1792 года, возникало из‑за споров о наследовании трона. Во время восстаний провинции нередко поддерживали боковые ветви королевской фамилии в борьбе против короны. В 1718 году Бретань обращается к Филиппу V Бурбону, королю Испании, с просьбой оказать помощь в воссстании против регента герцога Орлеанского. Сам монарх мог быть кем угодно — гением, как Фридрих II, или слабоумным ребенком. Действовал ли он самостоятельно или нет, был ли он энергичным или неуверенным в себе, его личность неизбежно отражалась на характере и стиле управления.

Некоторая преемственность между царствованиями достигалась благодаря тому, что министры оставались на своих постах. Но это было возможным лишь при условии, что король будет к ним благосклонен. А так как новые государи имели собственные планы, или, по крайней мере, собственную команду, быстрое устранение предшественников стало обычной процедурой как в Англии с ее так называемой парламентской монархией, установившейся после 1688 года, так и на континенте. В 1728 году одна лондонская газета опубликовала письмо с предостережением в адрес самонадеянных политиков: «Поскольку их положение зависит от воли суверена, в порыве гнева он вмиг может лишить их славы и величия; по большому счету их власть прекращается со смертью государя, и редко д а ж е самый умудренный государственный деятель остается фаворитом двух государей».¹

Считается, что привязанность монархов Ганноверской династии к Уол–полу определялась его влиянием в палате общин. Тем не менее сам он не думал пережить Георга I. Иногда новый монарх отрекался от деяний своего предшественника весьма решительно. Падение министров Генриха VII в 1509 году и министров Людовика XV в 1774–м с одной стороны показывает, что эти министры себя дискредитировали, а с другой — что новый государь мог таким образом легко добиться популярности. Здоровье правящего монарха всегда вызывало пристальный интерес.

¹Black J. 1990.Robert Walpole and the Nature of Politics in Early Eighteenth‑Century England.Macmillan. P. 37.

Значимость персоны монарха несомненна. Хотя бесконечные споры в придворных кругах и оказывали влияние на политику, избранная программа нуждалась, как минимум, в одобрении короля. Даже когда монарх полагался на главных министров и фаворитов, его одобрение было необходимым. Личность некоторых государей раннего Нового времени действительно была основной движущей силой в политической жизни их стран и оставила яркий след в истории. Петр I в России, Фридрих II в Пруссии и Иосиф II в Австрии действовали столь решительно, что не оставляли места политическим дискуссиям. Если короли с менее сильным характером расширяли полномочия советников, настроение и темперамент правителя пристально изучались его приближенными. Они скрупулезно отмечали и наиболее подходящее время для подания прошений, и любое новое пристрастие короля.