Миф и жизнь в кино: Смыслы и инструменты драматургического языка

Я готов отстаивать абсолютную ценность Моцарта в сравнении с Майли Сайрус, да-да, разумеется, однако давайте все же остерегаться ложных дихотомий. Вовсе не обязательно выбирать что-нибудь одно. Ничто не мешает нам принять и то и другое. Джунглям человеческой культуры следует отличаться такой же пестротой и множественностью видов, какие наблюдаются в джунглях Амазонки. Биоразнообразие нас только обогатит. Мы можем считать, что пума для нас ценнее, чем гусеница, однако никто же не станет спорить с тем, что среда обитания, способная питать и поддерживать их обеих, предпочтительнее всякой другой. Монокультуры скучны до непригодности для проживания и кончают тем, что обращаются в пустыню.

Стивен Фрай. Хроники Фрая[27]

Если вы снимаете документальное кино, немедленно обратитесь к вымыслу, а если вам нужно подпитать свой вымысел, то следует вернуться к реальности.

Жан-Люк Годар

Если говорить о глобальных, заметных и явных колебаниях между мифическим и жизненным в кино, кинематограф XX века довольно четко демонстрирует эту кривую. Первые 20–30 лет молодой кинематограф с интересом анализировал, что ему досталось от Люмьеров и Мельеса, создавая как мелодрамы и первую документалистику, так и эпосы Гриффита, и морок Фрица Ланга, и экзотику Рудольфа Валентине, и вестерны, и комедии... Считается, что кино Люмьеров — краеугольный камень «жизненного» направления, а Мельес породил сказочное в кино, полет фантазии, дух мистики и приключения.

Голливуд 1930–40-х оттачивает целостность формы, типажи, мифологизирует кино и стилизует его, рассказывает яркие и эффектные истории с ясной идеологической моделью. (Советский кинематограф этой эпохи наделен теми же свойствами.) Одной из первых ласточек перемен становится неожиданный лауреат премии «Оскар» 1955 г., мелодрама «Марти» — фильм, как бы подглядывающий за обычной, лишенной сенсационности жизнью обычного человека.

В Италии еще в 1940-х возник неореализм («Похитители велосипедов», «Рим — открытый город», «Ночи Кабирии») — движение, смещающее фокус на простых людей и их насущные социальные проблемы, что, несомненно, внесло свой вклад в появление таких фильмов, как «Марти», среди главных картин Голливуда. Вскоре на смену неореализму придет французская «новая волна», и 1960–70-е уже во всем мире, включая Голливуд, станут десятилетиями «жизненного» кино с его минималистской структурой и переосмыслением мифов прошлого (например, ревизионистский «Бонни и Клайд»), акцентом на экзистенциальных тревогах, отчаянии и унынии, невротических тупиках («Познание плоти») и бунтом против диктата устоев («Беспечный ездок», «Полет над гнездом кукушки»). Плеяда культовых режиссеров «Нового Голливуда» (Коппола, Скорсезе, Кубрик, Аллен, Спилберг и другие) вырастает на двух немаловажных факторах: кино как академический предмет появляется в вузах, а приход телевидения в каждый дом позволяет впитывать киноязык и нарративные техники с детства.

Процессы цикличны, и 1980-е становятся десятилетием блокбастера, благо технологии обеспечивают новый уровень сказочной саги, а зритель изголодался по увлекательным мирам и проживанию чужих невероятных жизней. Мы получаем сагу «Звездные войны», «Индиану Джонса», «Инопланетянина», «Бегущего по лезвию», киновариант «Стар Трека», франшизы «Терминатор», «Чужой», «Назад в будущее», «Крепкий орешек», «Безумный Макс», популярнейших «Охотников за привидениями» и пр. Даже в жизненных жанрах их создатели оттачивают концепции (приземленное фэнтези «Большой» и «Поле чудес», ромкомы и любовные истории «Тутси», «Во власти луны», «Красотка», драмы «Человек дождя», «Свидетель»).