Миф «Ледокола»: Накануне войны

Чтобы воспрепятствовать триумфальному шествию Гитлера, Сталину лучше всего «продолжить сотрудничать с ним и поддерживать хорошие отношения».

Этот реалистический и глубокий анализ был затем извращен детерминистским и заидеологизированным отношением к России. Всякая попытка вбить клин между Сталиным и Гитлером считалась напрасной тратой времени, так как «ни один из диктаторов не посмеет отвернуться, опасаясь, что другой вонзит ему топор в спину». Поскольку и Сталин, и Гитлер считали Британскую империю «заклятым врагом», легко было предположить, что «их аппетиты приходят во время еды». Поэтому в Форин оффис господствовала точка зрения, согласно которой советско-германские отношения перерастут в союз. Так что бесполезно пытаться оторвать Россию от Германии. В конце концов диктаторы «перессорятся из-за добычи, но это произойдет, видимо, лишь по окончании войны, так что не стоит учитывать возможность ссоры при оценке трудностей и опасностей, с которыми Германия может столкнуться в ближайшем будущем». В отсутствие четкой политической линии этот меморандум, высоко оцененный Галифаксом, был представлен Черчиллю и различным разведывательным ведомствам и постепенно превратился в основополагающую линию в отношениях с Москвой⁴⁵.

Оценка, данная Майским незначительным переменам в политике Англии, в общем соответствовала действительности. Он считал, что даже если Черчилль станет диктатором, внешняя политика фактически останется в руках Галифакса, имя которого в глазах русских ассоциировалось с Мюнхеном. Повторяя знаменитое предостережение Сталина, сделанное им в марте 1939 года о том, что русские не намереваются «таскать для других из огня каштаны», Майский указал, что хотя русские не хотели бы победы Германии, «они не собираются воевать с ней ради Англии»⁴⁵.

В ходе войны на Западе русские выступали с новыми дипломатическими инициативами, чтобы поддержать решимость союзников к сопротивлению. Новый посол Франции Эрик Лабон встретил в Москве исключительно теплый прием. Здесь надеялись, что назначения Лабона и Криппса свидетельствуют о решимости Англии воевать и сводят на нет угрозу России со стороны Германии⁴⁶. Хотя контакты с Западом стали более продуманными и взвешенными, они, тем не менее, не были единственным направлением советской дипломатии. Как отмечал Криппс, Сталин «пытается участвовать в двух играх… поручая одну Молотову, а другую Вышинскому! (заместителю министра иностранных дел)»⁴⁷. Однако одержанные Германией победы все более затрудняли русским ведение двойной политики. В августе 1940 года они предложили Англии заключить пакт о ненападении, подобный пакту Риббентропа-Молотова. Встречные предложения Крип-пса были отвергнуты месяц спустя не потому, что Сталин предвидел, что переговоры Молотова в Берлине «укрепят связи между СССР и нацистской Германией», а из-за непосредственной угрозы, которую представляли для России немецкие действия на Балканах⁴⁸.

Итак, русские стояли перед дилеммой, которая становилась все более острой по мере ускорения Германией подготовки к вторжению. Открытый зондаж мог вызвать возмездие со стороны Германии. С другой стороны, было немыслимо отказаться от столь трудно налаживаемых контактов с Западом, тем более, что опасность англогерманского примирения угрожающе вырисовывалась на небосклоне.

Глава 5. «Общность судеб» или план «Барбаросса»?

Гитлер и Сталин: идеологи или прагматики?

В решении Гитлера напасть на Россию есть загадка. Операцию «Барбаросса» трудно связать напрямую с данным в «Майн кампф» обетом «покончить с постоянным обращением немцев на юг и запад Европы и направить взоры на земли, лежащие на востоке»¹. Широко распространено мнение, согласно которому Гитлер давно хотел покончить с Москвой как с центром «иудейско-большевистского мирового заговора»². Другие полагают, что логика и образ «спасителя континента» не должны заслонять в военной политике Гитлера связи между расчетом и догмой, стратегией и идеологией, внешней политикой и расовой теорией³. Однако, такие утверждения едва ли помогут нам понять процесс выработки политики в конкретной ситуации и приведут к детерминизму в объяснении хода второй мировой войны. С другой стороны, практически невозможно отбросить идеологические мотивы и утверждать, что в основе внешней политики Гитлера целиком лежал прагматизм.