Ещё интересно, что в этих разнообразных, но в то же время однотипных мужских ритуалах, запугивая женщин и детей, ряженые в демонических духов мужчины непременно требуют от них пищу (как правило, мясо). Эти псевдо-духи отнимают еду и скрываются в лесу. Конечно же, там мужчины просто тайком съедают всё отнятое сами. Часто оказывается, что в священные флейты и горны, звуки которых мужчины выдают за голоса духов, приближающихся к деревне, и одновременно же являющиеся вместилищами этих духов, требуется втирать животный жир или даже вкладывать кусочки мяса — якобы духи так питаются. То есть их надо кормить животной пищей. Не проглядывает ли в этом попытка ещё древнего Мужчины как-то обосновать необходимость собственной охоты на крупную дичь? Как уже было сказано выше, учёные более полувека бьются над загадкой, зачем мужчины охотятся на крупных животных, ведь эта деятельность оказывается менее результативной, чем охота на мелкую дичь или даже чем женское собирательство. Но мужчины всё равно охотятся — им это нравится, так они соревнуются в вопросах престижа. Так не было ли так, что ещё в древности люди сомневались в необходимости рискованной охоты на крупную дичь, для того и была придумана легенда об угрожающих духах, требующих животной пищи, добывать которую могут как раз мужчины? Они уходили добывать мясо и жир, чтобы якобы задабривать грозных духов и тем самым спасать женщин и детей? Это действительно может быть намёком на понимание ещё древними людьми отсутствия необходимости охоты на крупную дичь и попытку как-то её придумать. Эта придумка и вылилась в мифологию мужских ритуалов, распространённую по всему миру. Мифы южноамериканских индейцев прямо раскрывают эту схему: якобы в древности женщины владели ритуальным "мужским домом" и священными музыкальными инструментами (вместилищами духов), мужчины же занимали униженное положение, но однажды духи стали требовать у женщин мясной пищи, а поскольку охотиться могли только мужчины, ситуацию удалось в корне переломить и мужчины стали господствовать (Берёзкин, 1987, с. 98). Подобная связь обнаруживается и у африканского народа хадза (который в популярной литературе принято считать эгалитарным): помимо того, что инициированный охотник у них именовался эпеме (epeme), был у них и одноимённый тайный мужской ритуал, в рамках которого они поедали лучшие куски крупной дичи, и помимого того, что само это мясо также называлось эпеме, периодически мужчины устраивали типичный мужской ритуал: с криками они врывались в лагерь, будто напуганные духом Эпеме, который следовал за ними по пятам (разумеется, это снова был ряженый в перья и тёмную ткань мужчина), женщины же должны были непременно прятаться в хижинах. При этом "дух Эпеме" выискивает в деревне какие-либо женские предметы и ломает их (Woodburn 1964, p. 304; Power, 2015). Учитывая такую многозначность слова "эпеме", исследователи ожидали услышать какое-то сложное для него определение, но к их удивлению всё свелось к простой формулировке: эпеме — это мясо (Skaanes, 2017). То есть на примере хадза видна не просто связь, но даже тождество между охотником, мясом и духом, угрожающим женщинам. Всё это эпеме.
Тот факт, что женщинам не столько запрещена сама охота (они постоянно добывают мелкую дичь), сколько взаимодействие с орудиями охоты на крупную дичь (копья и стрелы), которые почти священны и считаются сугубо мужскими, действительно указывает на банальную монополизацию этой сферы мужчинами, снабдившими её устрашающей мифологией и идеологией мужского господства, тем самым возведя охоту в ранг важнейшей деятельности (без реальной её надобности). Так необязательная охота стала фундаментом древней человеческой культуры — достаточно было лишь хитрости и желания господствовать.