Нэнси Чодороу использует именно эти конструкции (хоть и не вдаваясь в терминологические уточнения), чтобы обозначить, как изменения в устройстве семьи в эпоху повального роста городов привело и к переменам в психике людей. Применяя инструментарий теории объектных отношений, Чодороу вскрывает проблему современного мифа моногамии: искреннюю убеждённость человека в том, что может существовать лишь один объект эмоциональной привязанности для удовлетворения его потребности в признании (принятии). Ведь помимо того, что на формирование эмоционального самоотношения человека влияет качество связи со Значимыми Другими, логично, что первостепенен вообще сам факт наличия Значимых Других. Они просто должны быть. Без них никак. Но дело в том, что нуклеарная семья в силу своего малого размера и глубокой изолированности сократила число Значимых Других для ребёнка фактически лишь до одной фигуры — материнской (поскольку отец почти всегда отсутствовал на работе, и потому эмоционально оставался скорее чужим; как указывалось выше, косвенно это подтверждается и тем, что степень одиночества подростков в полных и неполных семьях существенно не различается, то есть эмоционально отец отсутствует в обеих семьях). Это и породило у людей иллюзию, будто лишь один единственный человек был, есть и может быть исключительным объектом привязанности. Эта иллюзия питается ощущениями из детства, когда важным оказывалось внимание одного конкретного человека — матери. Но так как занятая и уставшая от домашних хлопот мать тоже далеко не всегда могла вовремя и адекватно реагировать на ребёнка, то Значимый Другой в его психике постепенно превращался в некий смутный, вечно далёкий идеал, в любви и признании которого он нуждается.
Таким образом, в популярности сентиментального романа (которая никуда не исчезла и по сей день) лишь нашёл своё отражение дефицит Значимых Других в «нуклеаризованном» обществе. Грёзы по "одному Единственному" есть не что иное, как выражение простой тоски по глубоким человеческим отношениям, в условиях индустриализации, урбанизации и «нуклеаризации» ставших редчайшей вещью на планете. Благодаря влиянию сентиментального романа, наслоившегося поверх сформированной в нуклеарной семье психике, избавление ото всякого одиночества отныне стало осмысливаться исключительно в терминах любви между мужчиной и женщиной (что важно, между одним
мужчиной и одной женщиной), то есть Значимый Другой сексуализируется, то есть обличается в конкретные категории пола, что и вытеснило такой вековечный феномен, как дружба, на задворки бытия.Всё замкнулось на романтическом партнёре, на супруге, от которого отныне принято ожидать исцеление душевных травм детства через демонстрацию того, что ты нужен хоть кому-то, что ты вообще имеешь смысл да и вообще существуешь. Хотя в прежние эпохи Значимым Другим мог быть (и был) родитель, кто-то из родственников или друзей — точнее говоря, до нуклеарной семьи Значимых Других было много. В условиях же современной социальной разобщённости даже один Значимый Другой стал большой редкостью. И потому признаком времени стало стремление запихнуть в одного человека все наши чаяния и потребности в любви и принятии, которые прежде люди получали от целой деревни (Джонсон, 2017). Потребность встретить кого-нибудь
значимого превращается в потребность встретить только одного — именно так начинает озвучиваться данная глубинная потребность психики в рамках моногамной культуры. Так моногамный концепт окончательно воцаряется в умах людей. Феномен сентиментального романа лишь строго ограничил поиски Значимого Другого, направив его на пару «мужчина-женщина» и отвернув от всех других возможных вариантов. Человек по природе своей нуждается в ориентирах для направления своего движения, и сентиментальный роман как раз выступил таким ориентиром. Почву для поисков подготовила новоявленная нуклеарная семья, а направление задала литература. Но забавным образом всё это только ухудшило ситуацию, поскольку, как тонко заметила Чодороу, это оказалось равносильно складыванию всех эмоциональных яиц в одну корзину.