Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Этот отрывок, который часто приводят в качестве примера зародыша марксовой теории государства [Comminel. 1987. Р. 168; Rosenberg. 1994. Р. 84] не лишен двусмысленностей. Не говоря уже о сомнительном технико-детерминистском «соответствии» общественных отношений «способам труда», отношения господства не могут вырастать из «самого производства», понимаемого в качестве дополитической и досоциальной деятельности – метаболического процесса между человеком и природой, опосредуемого производительными силами[45]. Трудно представить феодальные отношения между сеньорами и непосредственными производителями, обладающими своими средствами производства, как отношение «собственников условий производства к непосредственным производителям». Это было отношение собственников условий эксплуатации к непосредственным производителям.

Также не будет преувеличением сказать, что здесь Маркс обрисовывает существенные контуры связки между формами присвоения прибавочного продукта и формой политического. Политическое здесь – не что-то внешнее отношению собственности, то есть процессу эксплуатации, оно участвует в самом его задании и воспроизводит его, если только мы будем понимать «государство» в качестве классового отношения. Акцент на логике эксплуатации позволяет отказаться от рассмотрения докапиталистических «государства» и «экономики» как двух разделенных институциональных сфер, а также вывести на передний план классово-опосредованную связь между политической силой и экономическим присвоением. Тем самым мы предполагаем, что, поскольку «государство» никогда не вырабатывает окончательную фиксацию и институциализацию данного набора классовых отношений, собственность всегда является спорным общественным отношением, определяемым, защищаемым и заново оговариваемым государством, отвечающим на давление со стороны непосредственных производителей. Другими словами, именно сдвиг к отношениям эксплуатации и связанным с ними общественным противоречиям между эксплуататорами и эксплуатируемыми, а не «диалектика» между производительными силами и производственными отношениями, отвергает телеологические тенденции, внутренне присущие парадигме «способов производства», сохраняя при этом момент исторической открытости и изменения, который всегда таится в непредсказуемых решениях классовых конфликтов. Хотя эта новая формулировка сама по себе не может решить давний диспут о структуре и субъекте действия, диалектический via media[46] должен оставаться чувствительным к историческим процессам, в которых определенные отношения эксплуатации порождают общественное недовольство. Во время общего кризиса выход за пределы системы, то есть институциональное или структурное изменение, всегда является не необходимым, а возможным исходом, зависящим от степени классовой организации и непредсказуемого решения общественных конфликтов. Следовательно, исторический процесс не представляется ни необходимой последовательностью «способов производства», ни случайной цепочкой «типов господства», поскольку он, как открытый конфликт, всегда подвешен между возможными альтернативами. Короче говоря, сдвиг к отношениям эксплуатации предотвращает понятийную реификацию, экономический редукционизм, устраняет телеологические и функционалистские тенденции и оставляет историю открытой[47].