Миф о 1648 годе: класс, геополитика и создание современных международных отношений

Ограничение элитами процесса взаимодействия хотя и является важным шагом вперед по сравнению с простым перечислением инноваций, не может распространить этот «диалог» на группы, наиболее зависимые от внедрения новых способов извлечения доходов, то есть на непосредственных производителей. Другими словами, нам нужно признать роль как горизонтальных конфликтов, развертывающихся внутри правящего класса из-за конкуренции за средства эксплуатации и распределения, так и вертикальные конфликты из-за ставки налогообложения. Когда анализ распространяется на крестьянство, последнее обычно предстает не в качестве социального агента, обладающего определенным влиянием на уровень и формы извлечения прибылей, а как нейтральная база налогообложения, как некая «экономика» – обнаруживаемая в таких социально развоплощенных фигурах, как «колебания численности населения» или «аграрная производительность», или же в виде формальных терминов – «налогоплательщики», «выполнение налоговых требований» и «налогоспособность»^[95]. Нежелание признать в крестьянстве четвертого участника «диалога» между королем, «чиновничеством» и землевладельцами является поэтому не просто упущением, а решающим провалом, закрывающим возможность выработки регионально специфичных решений общей проблемы налогообложения, усиленного военными расходами^[96]. Отказывая крестьянству в том, что оно является классом, сознательно защищающим свои интересы, фискальная социология «эволюции донововременных фискальных систем в сравнительном европейском контексте» [Bonney. 1995а. Р. 2] обречена на провал. Другими словами, классовый конфликт в форме борьбы за ставку налогообложения и распределение налоговых средств в эпоху Позднего Средневековья среди основных классов, который возник из-за различий в уровне самоорганизации и привел к определенным балансам классовых сил, оказывал решающее влияние на регионально специфичные исходы попыток разных государств обеспечить свой военный бюджет. Регионально специфические балансы классовых сил объясняют различие локальных ответов на войну, понимаемую как конкуренцию внутри правящего класса за земли и рабочую силу.

Однако все это ничего не говорит нам о нововременном характере этих попыток построения государств. Главное – мы должны отбросить сам термин «Новое время», если говорим о ранненововременной государственной централизации. Ни одно нововременное европейское государства, за исключением Англии после революции, не достигло суверенитета в нововременном смысле этого слова. Поскольку подавляющее большинство европейских государств оставались династически-абсолютистскими вплоть до периода между серединой XIX в. и Версальским договором, «суверенитетом» в «частном порядке» обладали правящие династии; государственная территория оставалась их наследуемой собственностью. Нигде не произошло решающего перехода от наследуемой системы должностей к нововременной бюрократии. Государственный аппарат на всех уровнях оставался в высшей степени персонализированным; четкого различия между публичным и частным не проводилось. В династически-патримониальных государствах чиновники, покупавшие свои должности, снова приватизировали права правления и налогообложения, поэтому государственная власть в результате финансового давления все больше отчуждалась монархией. Управление оставалось «иррациональной» сетью личных зависимостей, характеризуемой продажностью официальных постов, патронажем, клиентелизмом, фаворитизмом и кумовством. В результате средства насилия не были монополизированы государством, а оставались под личнопатримониальным контролем. Постоянная королевская армия была именно постоянной армией короля, которая дополнялась силами наемников. Военные предприниматели оставались за пределами прямого государственного контроля. Внутри армии практика продажи постов означала то, что представители знати покупали себе звание полковников и целые полки на собственные средства, рекрутируя, содержа и распуская солдат так, как им вздумается.