Миф о Христе. Том II

Согласно Вейсу, значит, умолчание Иосифа является «не признаком ненависти или вражды к христианам, а совсем наоборот. Враг христиан как раз постарался бы привлечь к ним всеобщее внимание, дабы оградить иудейство от всяких упреков в какой-нибудь близости, в чем-либо общем с этой компанией». «Тем более загадочным является умолчание Иосифа». Не проще ли будет все это объяснить тем, что во времена Иосифа христианство вообще не являлось чем-то настолько отличным от иудейства, чтобы заслуживать особого умалчивания? Из этого молчания Иосифа не следует ли сделать тот вывод, что он просто ничего не знал об Иисусе?

Разве Иосиф не должен был обязательно хоть что-нибудь знать об Иисусе и упомянуть о нем, как он упоминает об Иоанне Крестителе и других претендентах на звание мессий и вождей народных, если бы, конечно, Иисус действительно существовал, если бы все происходило так, как об этом утверждает традиция? Вейнель поучает нас, что Иосиф лишь в том случае свидетельствовал бы о неисторичности Иисуса, если бы он умолчал об Иисусе, говоря вообще о христианах (107 стр.). Ну, а что, если Иосиф вообще не имел никакого повода высказываться о христианстве, ибо все наше современное воззрение на происхождение христианства и на роль, которую оно играло в течение первого столетия, насквозь ложно и несостоятельно?

Но, оказывается, Иосиф вовсе не молчит об Иисусе. В его «Иудейских древностях» (XVIII, 8, 8), написано: «В это время жил Иисус, человек мудрый, если только вообще правильно называть его человеком. Он действительно совершал чудеса, был учителем людей, радостно воспринимавших истину, и нашел много приверженцев среди иудеев и язычников. Он был Христос. Хотя Пилат по доносу знатнейших (первенствующих) людей народа нашего приговорил его к смерти на кресте, прежние его сторонники не поколебались. Ибо на третий день он снова явился к ним живой, как это предсказали о нем богом посланные пророки и о множестве других чудесных дел его. И до нынешнего дня существует еще секта христиан, которые от него получили свое имя». Здесь мы как будто находим все, что мы искали. К сожалению, мы тут имеем дело с «отрывком, который, — по выражению Вейнеля, — наверное, переработан христианской рукой, а еще вероятнее, целиком вставлен в текст Иосифа». Надо полагать, что если что-нибудь является «наверное», то вряд ли это же самое может быть одновременно «еще вероятнее» (что может быть вероятнее, чем наверное?). А ведь, это написал тот самый Вейнель, который издевался над Смитом за подобный оборот речи, в котором еще притом гораздо более Смита повинен был его переводчик!

Теологи, по-видимому, имеют основание для того, чтобы выражаться туманно и неопределенно относительно Иосифа. Так, например, Бег, с одной стороны, обращает внимание на то, что не все исследователи согласны считать весь приведенный отрывок в целом позднейшей христианской вставкой. Такие исследователи, как, например, Шольтен, Фолькмар и Асмуссен, считают приведенное свидетельство лишь христианской переработкой оригинального, но скудного упоминания Иосифа об Иисусе.