Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было

Я поневоле задаюсь вопросом: в каких отношениях с собственными родителями находятся эти психотерапевты? Не подвергались ли они сами насилию, будучи детьми? Возможно, поэтому оно им повсюду мерещится? Или дело в чем-то другом? Быть может, виной всему беспринципность? Или невежество?

Психотерапевты по понятным причинам разозлились и испугались: все это бросало тень на их репутацию, профессию и даже психическое состояние. Масла в огонь подливал еще и тот факт, что им приходилось привыкать к неласковому прозвищу, введенному в употребление группой «отрекшихся» – бывших пациентов, которые считали, что их «воспоминания» им внушили психотерапевты. Отрекшиеся, по аналогии с сокращенным прозвищем perp, которое используется в США по отношению к преступникам (от англ. perpetrator), стали применять к психотерапевтам слово therp (от англ. therapist) – «терапевтишка».

Это и положило начало контратаке. Психотерапевты не только обвиняли скептиков в том, что те выступают против интересов женщин, детей и жертв насилия и встают на сторону правых реакционеров, демонстрирующих полное отрицание («снайперы в рядах ненавистников», как выразился один известный активист по защите детей), но также пробовали и более мирный подход. Одна из их стратегий заключалась в том, чтобы пересечь линию фронта и отправиться на вражескую территорию, ища понимания и поддержки у критиков. Они надеялись, что некоторые критики перейдут на их сторону.

Я стала одной из основных мишеней по нескольким причинам: я ученый, я женщина, и я занимаю относительно либеральную позицию в борьбе, которую ведут экстремисты. Поскольку я ученый, специализирующийся на изучении памяти, в частности – гибкости памяти, результаты моих исследований представляли собой ценный трофей. Психотерапевты и борцы за права детей надеялись, что, если им удастся каким-то образом привлечь меня на свою сторону, они смогут совершить маневр, обойти вражеские ряды и получить стратегическое преимущество.

Если бы я отказалась изменить свое мнение как ученый, возможно, они бы обратились ко мне как к женщине, которой должно быть хорошо известно, что нельзя становиться на сторону мужланов, думающих только левым полушарием. Спор о природе вытесненных воспоминаний быстро перерастал в схватку между мужчинами и женщинами, между патриархатом и матриархатом в войне за прекращение насилия над детьми. Психотерапевты дрожащим от волнения голосом, с трудом сдерживая закипающий внутри гнев, рассказывали мне, что скептики (такие, как я) уничтожают достигнутые огромным трудом успехи феминистического движения. Один психотерапевт уведомил меня о том, что я несу личную ответственность за «обрушившуюся на женщин и детей волну ненависти», которая стала результатом «массового отрицания» заявлений о вытесненных воспоминаниях. Мне также доводилось слышать, что я потеряла связь со своим женским началом, что я – шибко умная яйцеголовая исследовательница, которой следовало бы перестать совать нос куда не просят, и что я позволила использовать результаты своей работы тем, кто строит планы по установлению господства мужчин и виктимизации женщин и детей. Короче говоря, будучи женщиной, я встала не на ту сторону. Мне следовало прекратить бороться с психотерапевтами и вместо этого присоединиться к ним.

Ну и наконец, я была потенциально уязвимой для аргументов психотерапевтов, потому что я всегда стремлюсь к гармонии и стараюсь найти компромисс. Хотя я не пытаюсь избегать конфликтов и полемики, я предпочитаю разумную дискуссию и интеллигентное обсуждение разногласий и отказываюсь кого бы то ни было обвинять. Быстро распространились слухи о том, что я якобы отказалась писать научную работу вместе с социальным психологом Ричардом Офше, который категорически отрицает теорию о вытесненных воспоминаниях и о «работе с памятью», называя ее одним из «наиболее интригующих видов шарлатанства нашего столетия», подобного которому «испокон веков не изобретало ни одно человеческое сообщество, кроме кучки рехнувшихся американских психологов». Я объяснила Ричарду, что попросту не могу называть этих психотерапевтов «рехнувшимися», точно так же я не готова клеймить психотерапию по восстановлению вытесненных воспоминаний и называть ее «шарлатанством». Я восхищаюсь присущей Ричарду силой ума и целеустремленностью: он не боится подвергнуться критике и даже остракизму, лишь бы высказать важную мысль, но я была не готова связать свое имя со столь безжалостными обобщениями.