Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было

Психиатр Сэмюэл Газ предупреждает: «Психотерапия не предлагает ни единого способа контролировать предпосылки, из которых исходят врач и пациент, а также влияние интерпретаций и предположений психотерапевта на их общение. И, что особенно важно, психотерапевтический процесс не позволяет определить причинно-следственные связи между предметом исследования, рассматриваемым во время терапии, и клиническими проблемами пациента». Газ предполагает, что психотерапевты не дают себя труда вникнуть в этиологию – причины поведения – и довольствуются более простой и легкодостижимой целью: помочь клиенту «почувствовать себя лучше, меньше страдать от недееспособности и более эффективно справляться со своей жизнью».

Однако разве «почувствовать себя лучше» – это всегда главная цель терапии? Джеймс Хиллман, специалист по юнгианскому психоанализу, предполагает, что психотерапевтам, возможно, следовало бы сместить фокус с «исправления» – переработки, трансформации, восстановления или очищения – на более глубокую работу с имеющейся у пациента патологией, представляющей собой «окно в стене, через которое приходят демоны и ангелы». В чем смысл, суть, цель наших страданий? Почему мы чувствуем, что нас изнасиловали, будь это правдой или выдумкой? Какие события в нашем настоящем заставляют нас чувствовать себя жертвами, израненными, обиженными?

Если терапия сфокусируется на настоящем, она будет подталкивать пациента не уходить в себя, а двигаться к людям, чтобы нормально встроиться в общество, культуру и свое окружение. Хиллман так описывает эту возможность:

Психотерапевты могли бы относиться к своему делу как к исследованию непосредственных социальных причин проблемы, даже продолжая оперировать понятиями насилия и виктимизации… Возможно, не нужно избавляться от ощущения, что вас изнасиловали, – возможно, это очень важно – чувство, что вас изнасиловали, чувство, что у вас нет сил. Однако вряд ли стоит думать, будто прошлое заставляет вас страдать так же, как настоящее, с его проблемами «работы», «финансов», «правительства», из которых складывается жизнь. И тогда комната для консультаций станет ячейкой революции, потому что мы начнем задавать вопрос: «Что на самом деле мешает мне жить в данный момент?» Для психотерапевтов разговор в подобном русле стал бы очень смелым шагом.

Травмы и страдания стали бы рассматриваться не как проявления «виктимизации», а как «вклад в духовное развитие». «Раны и шрамы формируют характер, – настаивает Хиллман. – Слово “характер”, по сути, означает “отмеченный или вырезанный четкими линиями”, вроде тех порезов, что наносятся во время ритуала посвящения».

Все мы «изранены» жизнью, поэтому возникает очень важный вопрос: что нам делать с этими ранами? Понимая, что память – своеобразная форма выдумки, психотерапевты могли бы советовать своим пациентам задать себе следующий вопрос: что моя память может сделать с моими воспоминаниями? Хиллман цитирует Фрейда, который сказал: «Дело в том, как вы вспоминаете, а не в том, что на самом деле произошло», желая подчеркнуть, что во время терапии специалист может так надавить на пациента, заставляя его вспоминать травмирующие события, что последний пострадает от насилия со стороны этого воспоминания. «Я не говорю, что дети не подвергаются насилию или сексуальным домогательствам, – объясняет Хиллман. – Их домогаются, их насилуют, и в большинстве случаев последствия для психики бывают ужасными. Но терапия еще больше усугубляет эти последствия тем, как она к этому относится. Вред приносит не сама травма, а ставшие травматичными воспоминания».

Ограничивая воспоминание точкой зрения беспомощного, пассивного ребенка, терапия запирает пациентов в болезненном прошлом, а не освобождает их от него. Когда мы возрождаем «травматичные воспоминания», насилие и надругательства всплывают в памяти снова и снова, а детство становится настоящим адом, из которого нельзя сбежать.

В своей книге «Травма и восстановление» Джудит Льюис Герман рассказывает историю о ветеране войны во Вьетнаме, которого мучили вопросы веры, утраты и горя. В отчаянии он обратился за помощью к священнику.