Миф об утраченных воспоминаниях. Как вспомнить то, чего не было

– Если нет фактических подтверждений, я не знаю, как психотерапевт может быть полностью уверен, – ответил Гэнэуэй. – Настоящая утрата и пережитое насилие, конечно, влияют на развитие психической реальности у ребенка, но не так, чтобы это позволило психотерапевту годы спустя точно определить, что реально, а что выдумано. Те психотерапевты, которые хорошо разбираются в психодинамике, понимают и учитывают этот факт, – продолжил Гэнэуэй, – поскольку современные методы терапии, основанные на известных психоаналитических данных, концентрируются на осторожном систематическом исследовании и понимании смысла, извлеченного из подсознательных фантазий, связанных с желаниями и страхами. Поиск фактов, на которых могут базироваться те или иные восстановленные личные воспоминания, не так важен. Лишь недавно, когда психотерапевты, в силу каких-то убеждений или личных мотивов, стали полностью игнорировать психодинамическое влияние подсознательных фантазий на воспоминания своих пациентов, возникла эпидемия «воспоминаний о насилии», и в нашем обществе начала расцветать психология жертвы. Фрейд в гробу бы перевернулся, если бы узнал, что наделали эти психотерапевты, столь непозволительно упростив, исказив и обесценив его сложную теорию о сознании и подогнав ее под свои личные интересы. Возможно, пройдут годы, прежде чем вера общества в эффективность традиционной психоаналитической психотерапии будет восстановлена после вреда, причиненного тем, что я называю «мактерапией» – методами псевдотерапии массового потребления 1980–1990-х годов.

* * *

Чрезвычайная внушаемость. Диссоциативные защитные механизмы. Система убеждений, навязанных психотерапевтом. Ятрогенные влияния.

Я вернулась в Сиэтл, чувствуя, что теперь у меня есть цель и я знаю, куда двигаться. Из клинических наблюдений Гэнэуэя я получила все недостающие детали – восприимчивые клиенты, наивные психотерапевты, доверчивое общество, повсеместный страх сексуального насилия. Теперь единственное, что мне оставалось сделать, – понять, как собрать все эти детали воедино и провести психологический эксперимент. Главная сложность заключалась в том, как заглянуть в суть проблемы, связанной с достоверностью этих потерянных и найденных воспоминаний. Хотя я не могла подтвердить, что то или иное воспоминание, появляющееся во время терапии, было ложным, но почему бы не подойти к решению этой проблемы с другой стороны? Благодаря тщательно спланированному экспериментальному проекту и контролируемым клиническим испытаниям мне, быть может, удалось бы выявить теоретические основы формирования ложных воспоминаний и тем самым доказать, что человек способен выдумать целое воспоминание о травматическом событии, которого никогда не было.

На следующий день после того, как я вернулась в Сиэтл, мы с аспирантами и студентами-психологами устроили мозговой штурм, пытаясь придумать, как можно экспериментально внедрить целое воспоминание о выдуманном событии. Предложив и отбросив десятки идей, мы поняли, что некоторые препятствия на нашем пути пока выглядят непреодолимыми. Во-первых, внедренное воспоминание должно быть по крайней мере в какой-то степени травматичным, ведь если бы у нас получилось внедрить в память испытуемого какую-то приятную или неоднозначную сцену, критики начали бы утверждать, что наши открытия неприменимы к восстановленным воспоминаниям о сексуальном насилии.

Во-вторых, чтобы мы могли проводить параллели с процессом психотерапии, воспоминание должен был внедрить кто-то, к кому испытуемый проникся доверием или восхищением, – родственник, друг или авторитетный для него человек. Но мы не могли открыто манипулировать людьми и ставить под угрозу отношения между испытуемым и «внедряющим». Также мы не могли подвергнуть участников эксперимента чрезмерному стрессу – как при формировании псевдовоспоминания, так и во время оглашения результатов, когда участники узнают, что их нарочно сбили с толку. Кроме того, нам предстояло получить одобрение университетского Комитета по подбору участников научных исследований, который рассматривает предлагаемые проекты, чтобы убедиться, что они не нанесут вреда участникам.

Мы продолжали предлагать идеи и отклонять их как потенциально провальные или слишком травматичные. Я даже начала задумываться, насколько вообще реально провести эксперимент по внедрению ложного воспоминания. Может быть, для этой проблемы существовало только косвенное решение: рассказывать реальные истории из жизни и приводить их доказательства, тем самым показывая, что память легко поддается влиянию даже в случае очень травматичных событий. Один мой друг и коллега как раз изучал этот вопрос в своих экспериментах, посвященных «воспоминаниям-вспышкам» о взрыве космического корабля «Челленджер» в январе 1986 года.