Читаем Миф тесен полностью

В московский Манеж у Кремля с трудом пробивает себе дорогу выставка мастера монументальных наглядных пособий Ильи Глазунова, а в это время народ там развалился на подушках среди экранов гигантского видеоарта модерниста Питера Гринуэя про европейский прорыв русского авангарда 1920-х в поэзии, живописи, кино, театре, музыке, архитектуре и фотографии.

Этот авангард, однако, существует только в европейской, западной системе координат. Для Индии и Китая того времени авангардом были стул, комод, паровоз, линейка, галстук, пиджак, носки, дамские перчатки, ионическая колонна, рисунок с перспективой и светотенью, фортепиано, а не геометрические фантазии Кандинского и ракурсы Родченко.

<p><strong>Harmonia mundi</strong></p>

Русский путешественник выходит в смущении из греческого православного храма: ислам какой-то, отуречили православие. Греческое церковное пение напоминает ему зов муэдзина. В своих церквях он привык к заимствованной из Европы через Украину полифонии.

Ладовую ближневосточную и среднеазиатскую музыку с увеличенными интервалами русский человек слушает для атмосферы — как иногда курит кальян, но она кажется ему однообразной. Индийское женское пение слышится ему писком, китайское — мяуканьем. Мелодии и ритмы индийцев и китайцев — скучными и не отличимыми друг от друга. Хотя с точки зрения самих индийцев и китайцев это необозримо богатый музыкальный мир, полный кричащего разнообразия.

Русский музыкант обычно не мечтает стать виртуозом зурны, ситры, уда, даже якобы родной балалайке предпочитая скрипку, фортепиано и электрогитару. Современный русский композитор Кузьма Бодров пишет музыку папской мессы по заказу Ватикана и понимает, получается у него или нет. Но русский композитор только механически, копируя чужие приемы, сможет написать песню к индийскому фильму или к буддийскому молебну и совершенно не будет слышать, насколько он отличился или выделился. Русский композитор вообще не разберет, где там шедевр, а где повтор в бесчисленном однообразии иноземного инопланетного звука.

Но это все высокая культура. А вот поближе к земле. Подмосковные элитные поселки. Те, что попроще, еще могут называться Новые Вешки, Иволги, Березовые пруды. А те, что побогаче и подороже, непременно «Подмосковная Венеция», «Московская Шотландия», «Вилладжо эстейт», «Ла-Манш». На крайний случай скрасят местную топонимику: «Троицкая Ривьера», «Чулков club», «Медвежий corner». А то и просто назовут: «Европа». Нет среди этих поселков ни «Подмосковного Ханьчжоу», ни «Ахмадабад эстейт», ни «Фудзияма клаб». Заборы вокруг домов жители поселков строят, как в махалях Ташкента, но по названию Ташкентом быть не хотят, хотят Европой — южной или северной.

Или вот московские магазины накануне первого сентября. «Back to school party», — пишут маркетологи на витрине обувного магазина, чтобы продать обувку, «Chemistry», «Physics», — крупно пишут они же на обложках тетрадок на латыни наших дней, чтобы лучше продать тетрадки. Даже тетрадка по русскому языку называется «Russian». Потому что неосознанно влечет детей и родителей, веет будущим Оксфордом и возможным (или невозможным, не важно) Йелем. Так к какой цивилизации мы на самом деле принадлежим? Не к конфуцианской ли, или, может, к ближневосточной? Ах да, вспомнил, к особенной, русской. Только часть этой особенной русской цивилизации — любовь к английским словам и латинским буквам. Так всегда было. Даже в закрытом СССР дети расписывали свои тетрадки английскими словами и латинскими буквами. Недавно разбирал бумаги в маминой квартире и нашел несколько таких вот своих — со словами и буквами, нарисованными шариковой ручкой, поверх «Тетрадь ученика для занятий по…». Умные маркетологи тут ничего не навязывают, они просто отвечают на зов. И так всегда с английскими словами и латинскими буквами: в выборе между Иваном-царевичем на волке и Гарри Поттером на метле на самых что ни на есть местных, русских весах победит Гарри Поттер. Это никак не мешает тому, что в споре между Байроном и Пушкиным на тех же весах победит Пушкин. И это на века, пока образ истории не изменится до неузнаваемости и археологи с историками не будут строить догадки и читать доклады на научных конференциях: откуда в Москве древнего 2014 го­да тетрадки с английскими обложками.

<p><strong>Истина границы</strong></p>

Другая цивилизация — это другая культурная планета, где все главное появилось само. Она не создается декретом: вчера решили быть Европой, сегодня передумали.

Перейти на страницу:

Все книги серии Диалог

Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Почему 22 июня 1941 года обернулось такой страшной катастрофой для нашего народа? Есть две основные версии ответа. Первая: враг вероломно, без объявления войны напал превосходящими силами на нашу мирную страну. Вторая: Гитлер просто опередил Сталина. Александр Осокин выдвинул и изложил в книге «Великая тайна Великой Отечественной» («Время», 2007, 2008) cовершенно новую гипотезу начала войны: Сталин готовил Красную Армию не к удару по Германии и не к обороне страны от гитлеровского нападения, а к переброске через Польшу и Германию к берегу Северного моря. В новой книге Александр Осокин приводит многочисленные новые свидетельства и документы, подтверждающие его сенсационную гипотезу. Где был Сталин в день начала войны? Почему оказался в плену Яков Джугашвили? За чем охотился подводник Александр Маринеско? Ответы на эти вопросы неожиданны и убедительны.

Александр Николаевич Осокин

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Людмила Штерн была дружна с юным поэтом Осей Бродским еще в России, где его не печатали, клеймили «паразитом» и «трутнем», судили и сослали как тунеядца, а потом вытолкали в эмиграцию. Она дружила со знаменитым поэтом Иосифом Бродским и на Западе, где он стал лауреатом премии гениев, американским поэтом-лауреатом и лауреатом Нобелевской премии по литературе. Книга Штерн не является литературной биографией Бродского. С большой теплотой она рисует противоречивый, но правдивый образ человека, остававшегося ее другом почти сорок лет. Мемуары Штерн дают портрет поколения российской интеллигенции, которая жила в годы художественных исканий и политических преследований. Хотя эта книга и написана о конкретных людях, она читается как захватывающая повесть. Ее эпизоды, порой смешные, порой печальные, иллюстрированы фотографиями из личного архива автора.

Людмила Штерн , Людмила Яковлевна Штерн

Биографии и Мемуары / Документальное
Взгляд на Россию из Китая
Взгляд на Россию из Китая

В монографии рассматриваются появившиеся в последние годы в КНР работы ведущих китайских ученых – специалистов по России и российско-китайским отношениям. История марксизма, социализма, КПСС и СССР обсуждается китайскими учеными с точки зрения современного толкования Коммунистической партией Китая того, что трактуется там как «китаизированный марксизм» и «китайский самобытный социализм».Рассматриваются также публикации об истории двусторонних отношений России и Китая, о проблеме «неравноправия» в наших отношениях, о «китайско-советской войне» (так китайские идеологи называют пограничные конфликты 1960—1970-х гг.) и других периодах в истории наших отношений.Многие китайские материалы, на которых основана монография, вводятся в научный оборот в России впервые.

Юрий Михайлович Галенович

Политика / Образование и наука
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения

В книге известного критика и историка литературы, профессора кафедры словесности Государственного университета – Высшей школы экономики Андрея Немзера подробно анализируется и интерпретируется заветный труд Александра Солженицына – эпопея «Красное Колесо». Медленно читая все четыре Узла, обращая внимание на особенности поэтики каждого из них, автор стремится не упустить из виду целое завершенного и совершенного солженицынского эпоса. Пристальное внимание уделено композиции, сюжетостроению, системе символических лейтмотивов. Для А. Немзера равно важны «исторический» и «личностный» планы солженицынского повествования, постоянное сложное соотношение которых организует смысловое пространство «Красного Колеса». Книга адресована всем читателям, которым хотелось бы войти в поэтический мир «Красного Колеса», почувствовать его многомерность и стройность, проследить движение мысли Солженицына – художника и историка, обдумать те грозные исторические, этические, философские вопросы, что сопутствовали великому писателю в долгие десятилетия непрестанной и вдохновенной работы над «повествованьем в отмеренных сроках», историей о трагическом противоборстве России и революции.

Андрей Семенович Немзер

Критика / Литературоведение / Документальное

Похожие книги