Миф тесен

Часть правящей верхушки России на рубеже XVII—XVIII веков остро переживала отставание страны и нехватку инноваций для модернизации. В качестве носителей этих вечных ценностей приглашали «немцев», к которым и прилагались визжащие немки. Хотя большинство из них были голландцы, отвязные тогда, как и сейчас, а потому бесстрашные, и близкородственные шведы.

Иностранцы в Москве жить среди русских не хотели, потому что боялись (даже голландцы). А русские не хотели рядом с иноверцами, потому что соблазн. В результате иностранцев поселили возле царского сельца Преображенского, за тогдашним МКАДом — Земляным городом. Так возникла новая Немецкая, или Иноземная, она же инновационная слобода Кукуй — скоро разросшаяся, как пишет историк Ключевский, «в значительный и благоустроенный городок с прямыми широкими улицами и переулками, с красивыми деревянными домиками. Разноплеменное, разноязычное и разнозванное население пользовалось достатком и жило весело, не стесняемое в своих обычаях и нравах. Это был уголок Западной Европы, приютившийся на восточной окраине Москвы».

Через инноград Кукуй пришли следующие инновации: часы механические — с гирями и заводные, зеркала стеклянные (раньше смотрелись в начищенную сковороду или в таз с водой), мушкеты, шпаги, полки иностранного строю (вместо стрельцов) и строевой шаг, риторика, аптечные склянки и весы, лечебники, портреты, вилки трехзубые, обеды за одним столом с дамами, танцы возле стола с ними же, комоды и шкафы вместо сундуков, трубы и скрипки, «комедийные действа» (они же — для противников инноваций — «бесовские игры»), трубачи и скрипачи, кареты на рессорах (вместо прежних носилок и возков), компас, словари, карты — географические и игральные.

«Теперь, — пишет Ключевский, — подражая иноземным образцам, царь и бояре в Москве начинают выезжать в нарядных немецких каретах, обитых бархатом, с хрустальными стеклами, украшенных живописью; бояре и богатые купцы начинают строить каменные палаты на место плохих деревянных хором, заводят домашнюю обстановку на иноземный лад, обивают стены “золотыми кожами” бельгийской работы, украшают комнаты картинами, часами».

Инновации перенимали, бывало, с русской широтой и с поправкой на наши широты. «Царь Алексей своему любимцу, воспитателю и потом свояку боярину Б. И. Морозову подарил свадебную карету, обтянутую золотой парчою, подбитую дорогим соболем и окованную везде вместо железа чистым серебром; даже толстые шины на колесах были серебряные».

Ключевский так описывает русский путь инновации: «Первоначально, заимствуя западноевропейский комфорт, они думали, что им не понадобится усвоять чужие знания и понятия... <…>. Но потом «стали понемногу и смутно чувствовать те духовные интересы и усилия, которыми они были созданы, и полюбили эти интересы и усилия». Любовь зла, любишь кататься, полюбишь и духовные усилия.

И главное: на берегу Яузы во второй половине XVII в. в иннограде Кукуе была открыта одна из первых в Москве мануфактур — мануфактура Альберта Паульсена. Инновационное высокотехнологичное производство с передовой организацией труда.

Проблем со слободой было две. Россия, что тогда, что сейчас, — место далекое и страшное. Поэтому ехали туда не то чтобы успешные топ-менеджеры с карьерными перспективами в головном лондонском офисе. В роли инноваторов оказывались иногда авантюристы, забредшие срубить шальных денег. Тот же Лефорт, хоть и умывался по утрам и вечерам, был не сильно грамотнее «изрядного мальчика» Алексашки Меньшикова, с которым, как и с Петром, он переписывался на инновационном русском. Вот «эсэмэска», которую Лефорт отправил Петру в 1796 году, уже 20 лет прожив в России: «Slavou Bogh sto ti prechol sdorova ou gorrod voronets. Daj Boc ifso dobro sauersit i che Moscva sdorovou buit». «Здорову быть». Петр исправно платил своему Лефорту за поставки с Запада втридорога против того, что можно было найти на свободном рынке. Зато с ним нескучно.

Историк Костомаров: «Они не заметили, что у себя в Немецкой слободе они знались с отбросами того мира, с которым теперь (во время Великого посольства) встретились лицом к лицу в Амстердаме и Лондоне, и, вторгнувшись в непривычное им порядочное общество, всюду оставляли здесь следы своих московских обычаев…» Смельчаки-иностранцы, решившиеся поселиться и зарабатывать в России, оторванные от семейного надзора и иерархии родного социума, снимали стресс загулом, а наши приняли это за западный этикет.