Мифогенная любовь каст, том 2

— Ладно, давай начистоту, — сказал парторг. — Я колдун Дунаев. Веду борьбу против фашистской нечисти, которая приперла на нашу землю. Действую под двойным алмазным колпаком учителей Холеного и Бессмертного, двух гениев нечеловеческого мира, которые вертели и подбрасывали еще в те времена, когда Тропинка была в Рулон свернута. Я веду борьбу с ебаными колдунами, приютившими фашистскую нечисть под своим грязным крылом. Один из этих вражеских магов — колдун Настоящий — во время Последней схватки попортил мою магическую технику. А мне срочно надо выйти на контакт со своими через Прослойки. Уж лучше по Промежуточностям шарить, чем тут у вас, в потемках. Скажи, ты технику магическую починить можешь? Сноровка есть?

Толстый старик в углу молчал и странно возился. Казалось, он просто елозит на месте, перебирая свое тело, как перебирают крупу. Затем он потерся о бревна, видимо почесывая таким образом спину.

— Тебе зенной травы настой надо-та, — наконец неторопливо произнес он, словно не слыша всех предшествующих слов Дунаева. — Тряпицу смочить и к глазам-та и приложить — можеть, ослепота и сойдет. А можеть, и не сойдет. А тока зенна трава сейчас не растет. По весени растет. Вясной приходи.

— Да мне некогда до весны ждать, как ты не понимаешь! — воскликнул Дунаев. — Война на дворе! Пора чужие Колени да Локоти из страны выдавливать! Ты вообще про Холеного и Бессмертного слышал? Про Священство? Про Стержень, про Творог, про Перещелкивание, про Заворотные Потолки?

— Ни слышано, — равнодушно и осторожно просипел старик.

«Да, сильно глухие места!» — подумал Дунаев. Наступила пауза. Колдун сидел тихо, только немного чмокал. Но Дунаев чувствовал, что тот что-то обдумывает.

— Сам с города-та? — наконец пресно спросил колдун.

— Родился в деревне, — ответил парторг. — Но вырос уже в городе.

— Тебе в Воровской Брод итти надо-та. Туда тибе вся дорога. — Колдун снова подул, видимо, на питье. — Слышано: городской доктор живет. Сокровенно живет-та. Добрайший доктор. Поможить.

Слово «доктор» неожиданно четко прозвучало в мутной, народной речи колдуна.

— Да зачем мне доктор, я же не больной? — раздраженно спросил Владимир Петрович.

Колдун повозился. Слышно было, как он разворачивает какую-то бумажку и что-то насыпает на нее.

— У тибе деньги есть? — наконец спросил он.

— Деньги? — растерянно переспросил Дунаев. — Вроде были какие-то.

Он сунул руку в карман пыльника, вынул несколько слежавшихся, смятых ассигнаций и протянул их в сторону колдуна.

— Звончей нету? — спросил тот.

— Нет, металлических нет. Только бумажные, — догадался парторг.

— Бамажные… — разочарованно протянул колдун и снова вздохнул. — Деньга хороша, что звенит зна. Ну та в худой лапоть лычко…

Рукой с перевязанными пальцами он взял деньги и вложил в руку парторга маленький бумажный кулек.

— От тибе блажных грибков насыпал. Блажной гриб запро-так не идет — за деньги идет. Когда собираешь-та — кланяешьса. А та горькой водой залей и кушай зна. Блажной грибок, блажок, из тибе всю блажь-та внаружу и выведет. А там, можить, и ослепота сойдет. Ну, ступай, милой человек. А в Воровской Брод сходи. Туда тебе вся дорога.

Дунаева вывели из избы. После духоты и едкого запаха трав, дыма и тряпья было приятно вдохнуть чистый лесной воздух. Ванька взял Дунаева за руку и повел обратно, к егоровскому двору.

глава 27. Баня

Затопи-ка мне баньку, хозяюшка!
Она сказала: ветер носит,
Играет флагами и тьмой,
Поднимет нас и снова бросит,
Отнимет и вернет покой.

Она сказала: пламень сладкий

Во сне съедает плоть древес,
Горит у маленькой палатки,
А за палаткой черный лес.

И в том лесу грибы, и дети,

И долгий страстный скрип телег.
Там кто-то бродит, ставит сети
И в дуплах ищет свой ночлег.

Я все миры как платье сброшу,

И голой я спущусь к реке,
Оставив лесу эту ношу,
Кострам, и дыму, и тоске.

Я доплыву до той коряги,

Что носит имя Крокодил.
Пусть ветер морщит тьму и флаги
Под той корягой мягкий ил.

Нырнешь. В воде протянешь руку.

Найдешь кольцо от сундука…
И мигом снимет боль и скуку.
Сокровище! Ха-ха-ха-ха!

Ванька довел Дунаева до егоровского двора, где как раз садились ужинать. Парторг поел вместе во всеми щей, осторожно орудуя деревянной ложкой. Ел он аккуратно, никогда ничего не расплескивал, не ронял, даром что ничего вокруг не видел. Но свои-то руки ему были хорошо видны, о чем не подозревали хозяева.