Мифогенная любовь каст, том 2

В эффекте кокаина содержалось, впрочем, нечто отрезвляющее. Парторг оглянулся по сторонам и увидел все другими глазами. Словно на миг разорвалась пелена колдовства. Он увидел, что вместо мутанта валяется рядом на земле некое «чучело» — состояло оно из тренажера для физических упражнений, так называемого «козла» — черная кожаная болванка на четырех деревянных ногах. Явно спиздили из школьного спортзала. Кожа на болванке вспорота снизу, и из разреза выпархивал легкий белый кокаин. Ветер разносил его, как пудру, и словно снежком осыпана была земля вокруг. Никаких голов, ни двух, ни даже одной у этого скакуна не было — вместо них с разных сторон болванки торчали остриями наружу два ржавых гвоздя.

Дунаев посмотрел на своего противника и увидел что-то похожее на газету, которую ветер унес из помойного ведра. Даже не газета, а какая-то пожухлая бумага влеклась ветром по грубым пластам взрытой сырой земли. Вместе с бумагой тащился еще какой-то сор: куски грязной ваты, старые хирургические перчатки, пробитые насквозь в ладонях, как будто в них кого-то пытались распять.

Туман рассеялся вместе с волшебством. Всюду разливался ровный, пасмурный свет. Моросило.

Дунаев увидел, что поле оканчивается обрывом, внизу — серая мокрая даль. Там стояли развалины каких-то построек — торчали стены корпусов, закопченные и черные, со снесенными крышами. В огромных окнах стекла выбиты до последнего осколка. Лежала рухнувшая огромная труба, распавшаяся на отсеки. Тускло поблескивая сквозь морось, уходила вдаль заброшенная промышленная узкоколейка.

Медленно Дунаев начал узнавать это место. Он стоял там же, где стоял когда-то, в самом начале войны. Тогда он глядел в бинокль на заминированный завод в ожидании взрыва. И вот теперь этот завод — его завод — лежал перед ним в руинах, под мелким дождем. Все было как тогда. Одежда на Дунаеве не изменилась, тот же пыльник, костюм, сапоги. Даже галстук тот же. Только за годы войны все это истрепалось, состарилось… Кто знает, сколько раз уже все это хозяйство было уничтожено дотла и затем восстановлено? А может быть, все это осталось настоящим, тем самым, да и не очень-то истрепавшимся — как было спрятано в Заворот, так и сохранилось в первозданной свежести.

Левой рукой Дунаев поднес к глазам бинокль. Знакомая трещинка на одной из внутренних линз…

В бинокль он разглядел подробно руины завода — трава топорщилась в окнах цехов. Кто-то (наверное, немецкая оккупационная администрация) обнес руины забором, но теперь и забор этот был во многих местах проломлен. Виднелась довольно новая сторожка, пустая внутри, только две собаки что-то искали, роясь у бывшей проходной. Все это виднелось в окулярах с удручающей отчетливостью, сквозь искристую помеху дождя. Картина заброшенности и разрушения была полной, настолько уже остывшей и привыкшей к себе, что защемило сердце.

Грязный бумажный лист прошелестел у ног парторга, обвился о его сапоги, затем ветер понес его дальше. Лист соскользнул с обрыва и полетел, постепенно тяжелея от дождя. Так тихо было везде. Изредка доносился отчетливо звук болтающегося куска жести, которым ударял ветер где-то на территории завода. Дунаев опустил бинокль и повернулся в противоположную сторону. Тут лежало поле, за ним темнела узкая полоска далекого леса. На этом поле когда-то произошло что-то такое, что… У парторга не было сил вспомнить. Но его почему-то потянуло в ту сторону. Он медленно пошел, увязая в рыхлой, местами чавкающей земле. Ему показалось, он шел долго, и идти ему было трудно, вязко. Но он шел, ни о чем не думая, словно все мысли ушли в накрапывание дождя, в порывы ветра, заворачивающего края пыльника. Полоска леса постепенно плотнела на горизонте, приближаясь. Внезапно он остановился.

Посередине поля стала видна большая воронка от взрыва — явно сбросили бомбу с самолета. Что могло привлечь здесь внимание? Может быть, этот грузовичок? Остатки грузовичка, давно уже почти что слившегося с полем, виднелись неподалеку от воронки. Кабину отбросило взрывом в одну сторону, кузов — в другую, и теперь они лежали поодаль друг от друга, наполовину вросшие в землю — ржавый остов кабины и гнилой полуразвалившийся кузов. Дунаев отчетливо представил себе, как люди летят на военном самолете (может быть, немецком, а возможно, нашем): видимо, идут невысоко над подозрительной местностью, видят развалины завода, поле и на нем грузовик. Сбрасывают на него продолговатое тело бомбы.

Но что-то здесь было еще кроме грузовика. Что-то еще… Что-то необычное, что могло привлечь их внимание. — тех, что были в самолете.

Дунаев потер лоб, желая пробудить память, и чуть не порезался. Он с удивлением увидел, что его правая рука одета в резиновую перчатку, а пальцы ее сжимают скальпель. На узком лезвии скальпеля он заметил кровь.

«Порезался, что ли? — подумал он. Тут же горячей пухлой волной пошел возвращающийся бред. — Значит, все это было? Поединок и прочее?»